Советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 года (Пакт Молотова – Риббентропа) в современном мире является мощнейшим информационным орудием, из которого историки-русофобы неустанно бьют на нашей стране. Именно опираясь на это соглашение, англосакские политологи в своей интерпретации истории 20 века прямо пишут, что СССР и Третий Рейх до лета 1941 года были союзниками, тогда как Англия вела войну с Германией.
В преддверии празднования 70-летия Победы эта тема приобретает особую актуальность.
Приведем цитаты ряда политиков, относительно этого договора.
«…Началась бы война, если бы в Кремле не подписали печально известный пакт Молотова-Риббентропа в 1939 году — можно подискутировать», — заявил президент Украины Петр Порошенко.
«…Пакт Молотова-Риббентропа и последовавшие за ним нападения Сталина на Финляндию, Польшу и т.д. не позволяют СССР иметь репутацию непреклонного и последовательного борца с немецким фашизмом. Конфликт с Гитлером был ситуативным, а не стратегическим», — умничает Альфред Кох.
«…Пакт Молотова-Риббентропа, заключенный в конце августа 1939 года в Москве между СССР и Германией, привел к началу германской агрессии против Польши», — убежден Дональд Туск.
Между тем, вплоть до 60-х годов прошлого века такие высказывания считались аморальными. Смещать акценты с советской победы над фашизмом к дипломатической предыстории Второй мировой войны начали западногерманские историки, правда, спустя десятилетия после разгрома. Одним из первых немецких послевоенных экспертов, увидевшим «много общего между нацизмом и коммунизмом», был Эрнст Нольте. Считается, что именно с его трудов стартовала общеевропейская кампания по переписыванию истории войны. В частности, в его книге «Европейская гражданская война (1917-1945). Национал- социализм и большевизм» имеется глава, которая так и называется — «Гитлеровско-сталинский пакт как начало европейского пролога ко Второй мировой войне».
Эрнст Нольте не только исторически исследовал немецкий фашизм с позиций судебного разбирательства, но и стал адвокатом в этом феноменологическом процессе. Однако его часто подвергали массированной критике именно в Европе. Дело в том, что он приводил позиции той и другой стороны, ставя думающего западного читателя в тупик.
Итак, в главе, посвященной Пакту Молотова-Риббентропа, Эрнст Нольте первым делом упомянул о так называемой «каштановой речи» Сталина от 10 марта 1939 года. В ней советский лидер, равномерно распределяя упреки в сторону европейских стран, заявил, что западные державы «натравливают Германию на Советский Союз, чтобы потом со свежими силами появиться на арене действий и продиктовать ослабленным участникам войны свои условия». Смысл сталинской речи сводился к образному выражению об отказе нашей страны «доставать из огня каштаны для провокаторов войны». И в Берлине, в Париже, и в Лондоне поняли, что СССР предпримет все дипломатические усилия, чтобы избежать войны с Германией. И уж тем более Москва не захочет повторить роковую ошибку последнего царского правительства.
В этой связи целесообразно привести слова Гитлера, сказанные министру иностранных дел Германии Константину фон Нейрату, о его видении внутренней политики Советского Союза. В Берлине считали, что СССР не является агрессивной страной. «Все было бы несколько по-другому, если бы события в России развивались в направлении абсолютной деспотии, с опорой на милитаризм, — привел немецкий историк высказывание Гитлера. — В этом случае мы, впрочем, не должны упустить момент, чтобы снова включиться в дела России».
В целом Эрнст Нольте критиковал предвоенную советскую позицию. «…Пакт представлял собой пакт разделения, — обличал Нольте. — Разделение, по крайней мере, в Польше, не ограничивалось установлением зон влияния, а наводило мысль на то, что польское государство должно исчезнуть. Этот Пакт был Пактом уничтожения».
Впоследствии эти высказывания станут мантрой для русофобов.
В то же время историк вынужден признать, что еще до Пакта «Сталин пытался улучшить свою позицию на переговорах с западными государствами посредством контактов с Германией. Западные государства в случае утечки информации посчитали бы это обычной и простительной хитростью». И в самом деле, Москва через атташе Астахова и торгпреда Барбарина посылала сигнал Берлину, что «о непримиримых противоречиях между Германией и Советским Союзом далее речь идти не может. Поскольку Коминтерн более не занимает господствующего положения. Большевизм все больше сплавляется с национальной историей России, а мировая революция откладывается Сталиным».
Далее, Эрнст Нольте подробно остановился на беседе, «которая состоялась в ночь с 23 на 24 августа в Кремле между Риббентропом, Сталиным и Молотовым. «Глупость других стран» Сталин счел ответственной за то, что Англия овладела миром. В этой связи заслуживает внимание одна деталь: «При прощании Сталин уверил имперского министра иностранных дел, что Советский Союз воспринимает новый Пакт очень серьезно, и он готов дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не обманет своего партнера». Того же он ждал и от Германии.
Безусловно, с сегодняшних позиций, да и с точки зрения 1941 года, Гитлер справедливо считается абсолютным злом, и любые соглашения с ним воспринимаются, как сделки с дьяволом. Между тем, в начале 1939 года фюрера в западном мире воспринимали, как личность, достойную уважения. В частности, 2 января 1939 года вышел очередной номер английского журнала Time, в котором Гитлера назвали человеком 1938 года и предположили, что «Человек 1938 года может сделать год 1939 незабываемым». Иными словами, Адольф Гитлер был вполне рукопожатным и уважаемым лидером мощной страны, рьяно отстаивающий национальные интересы.
«…Без кровопролития присоединил часть Чехословакии, заставил радикально пересмотреть оборонительный союз Европы, выиграл для себя свободу действий в Восточной Европе, получив обещание невмешательства от мощной Великобритании (а позже Франции). Адольф Гитлер, без сомнения, стал Человеком 1938 года», — говорится в редакционной статье. В массе своей большинство западных СМИ писали именно в этом духе.
Однако вернемся к пакту и к фактам Эрнста Нольте. С одной стороны, советско-германский договор о ненападении, по мнению автора, удержал «западные государства от принятия решительных мер в пользу Польши», правда, непонятно как! Ибо верные своему союзническому долгу, Франция и Англия в случае немецкой агрессии обязаны были вступить в тотальную войну с Германией.
С другой стороны – Гитлер «потребовал все-таки только Данциг и «коридор» и даже предложил в своих последних и ставших широко известными общественности предложениях провести в «коридоре» референдум. Он уверял Гендерсона (посла Великобритании в Берлине), что желает дружбы с Британией больше, чем всего другого в мире и даже готов предоставить гарантию для Британской империи».
Что оставалось делать в этой ситуации Сталину, чтобы, по мнению того же Эрнста Нольте, не оказаться в одиночке против «могучей силы Гитлера»? Еще одним весомым аргументом в пользу Пакта со стороны Москвы явилось и то, что и в Париже, и в Лондоне имелись влиятельные партии, призывающие к общеевропейской войне к СССР. Вероятность развития событий по этому сценарию была очень высока. Здесь вновь процитируем Нольте: «Начальник отдела министерства Вольтат еще в июле провел казавшиеся перспективными переговоры с сэром Хорасом Вильсоном, в которых, по впечатлению Дирксена (немецкого дипломата), выражалось желание Чемберлена конфиденциально «преследовать исключительно важную и достойную того, чтобы ее добиваться, цель единения с Германией». Понятно – какую!
В этой связи Москва строила свою политику, прежде всего, исходя из своих национальных интересов. Заключив Пакт, Кремль был уверен, что Варшава согласится с «предложением» Гитлера, точно так, как это сделала Чехословакия. Хотя бы из-за инстинкта самосохранения. В этом случае, договор о ненападении был бы очевидной дипломатической победой Москвы. Далее Эрнст Нольте, анализируя документы того времени, вынужден признать, что Сталин напрасно ждал, что министр иностранных дел Польши Бек пойдет на уступки, «сделанные в последний час». Мол, это была ошибка Кремля, который понадеялся на здравый смысл поляков. Об этом косвенно говорит время ратификации Кремлем Пакта Молотова – Риббентропа – 30 августа 1939 года, буквально накануне войны.
Однако в самой Польше занимались шапкозакидательством, в частности, посол Польши Юзеф Липски, являющий ключевой фигурой в отношениях Варшавы и Берлина, «ожидал восстаний в Германии и марша польских дивизий на Берлин». Послевоенные высказывания генерала Владислава Андерса относительно того, что Польская армия могла остановить Вермахт, если бы не удар в спину красноармейцев, популярны только у шляхетских националистов, вызывая у немецких историков иронию и даже хохот.
В списке роковых дат 1939 года значится и 25 апреля. Именно в этот день Франция дала согласие Москве на создание антигитлеровского англо-франко-советского военного союза, тогда как Англия ответила отказом. Министр иностранных дел Британии лорд Э. Галифакс твердо сказал, что «время ещё не созрело для столь всеобъемлющего предложения». Позднее, 8 мая 1939 года, британцы вроде бы согласились с предложением Сталина, но только в том случае, если немецкая агрессия будет иметь место против Польши или Румынии. А вот если Гитлер нападет на Советский Союз, тогда Лондон не поддержит Москву.
Вот и получается, что Пакт Молотова – Риббентропа являлся, скорей всего, единственной вынужденной мерой, чтобы временно предотвратить войну Советского Союза с Германией. Что касается «четвертого раздела Польши» и перехода Прибалтики под юрисдикцию СССР, то для первой половины 20 века такая практика являлась универсальной. К примеру, сама Польша участвовала в операции «Залужье» против Чехословакии, а также предъявляла 17 марта 1938 года ультиматум Литве.
Че́рчилль в этой связи писал: «Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи… Им нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».
Думается, что взвешенная оценка Черчилля соответствует истине гораздо точнее, чем суждения современных «разоблачителей». Так или иначе, Пакт Молотова – Риббентропа остается одним из самых спорных соглашений 20 века.
Кстати, Эрнст Нольте, говоря в этой связи о ленинском Брест-Литовском договоре, признал, что тогда речь шла «об элементарном выживании». А вот, мол, в 1939 году, такой угрозы не было, чтобы соглашаться с Гитлером.
Или все-таки была? По словам Карла Й. Буркхардта, комиссара Лиги Наций, 11 августа 1939 года фюрер сказал буквально следующее: «Все, что я предпринимаю, направлено против России; если Запад настолько глуп и слеп, чтобы не понять этого, я вынужден буду договориться с русскими, чтобы разбить Запад, и затем после его поражения обратиться своими объединенными силами против Советского Союза. Мне нужна Украина, чтобы мы никогда не смогли испытать такого истощения, как в последней войне».
Фактически Эрнст Нольте согласился, что каждая из сторон решала свои тактические задачи.
Что принес Пакт Молотова – Риббентропа нашей стране?
СССР обрел территории, потерянные во время Первой мировой войны Россией. СССР получил от Германии новейшее оборудование, резко повысившее обороноспособность нашей страны.
Страна получила два важнейших года для модернизации РККА.
