С возрастом начинаешь понимать хорошие стихи. Помните? «По улице моей который год звучат шаги – мои друзья уходят. Друзей моих медлительный уход той темноте за окнами угоден». Эти строчки Бэлы Ахмадулиной, превращённые в весёлой комедии всех Новых годов СССР в щемящую песню, – о светлом и непоправимом чувстве сиротства, которое горчит поднесённой к лицу листвой, когда твои друзья уходят… навсегда. Вчера в Новокузнецке хоронили одного из последних могикан народного театра – не просто нашего города, а, пожалуй, всей страны, в которой последние годы, увы, одни ТВ-магикяне. Проститься с Сергеем Михайловичем Радыгиным пришли не только близкие и друзья – почти до последнего дня руководимое им «Зеркало» во всех своих составах, ученики и просто люди, которым посчастливилось знать этого удивительного человека, посвятившего талант и жизнь всепоглощающей любви к театру.

А вечером актёры народного театра драмы «Зеркало» прощались с Сергеем Михайловичем по-своему – последним радыгинским спектаклем «Острова гениальности», который он поставил с ними по пьесе Марии Эшкинд-Огневой… И был полный зал! И чуткая зрительская тишина, которая всегда происходит во время обыкновенного театрального чуда… И горькое ощущение сиротства, но одновременно и блаженства – будто душа режиссёра витала рядом, прощаясь и благословляя.

Мы не были с Сергеем Михайловичем друзьями в общепринятом смысле этого слова. Просто он был другом каждому, для кого слова «культура» и «театр» полны многодонностью смыслов, эмоций, чувств. Ещё две недели назад он вёл репетиции. Правда, на театральный фестиваль в Краснобродске поехать не смог, но всё время был «на звонке» со своим любимым «Зеркалом», которое получало очередные награды. У него была большая душа, до последнего атома любящая театр, и проницательность настоящего режиссёра. Радыгин очень глубоко относился к людям, чувствовал, понимал, видел в каждом то, чего другие и не разглядят. Мы познакомились около года назад – я брала у него интервью. А после этого дела-дела… Ну знаете, как это бывает?

И всё-таки нас связала дружба душ и поэтому, узнав о его уходе, я всё перечитываю стихи Ахмадуллиной… «И вот тогда – из слёз, из темноты, из бедного невежества былого друзей моих прекрасные черты появятся и растворятся снова». Тогда, во время интервью, я даже не стала спрашивать режиссёра Радыгина, почему у его театра такое название. Понятно же! В 83-м, когда этим символичным словечком было названо театральное объединение из драмы, ТЮЗа и агитационного «Искремаса», страна советов уже начала бурлить в неясном предвкушении перемен, которые «требовали наши сердца», которые так хотелось отражать… Да и ленинское «как зеркало русской революции» ещё никто не отменял. Вот только… Зеркало – такая непростая вещь. В нём не только видишь то, что происходит. Оно прячет отражения того, что было и ещё будет.

Наверное, поэтому то интервью получилось таким тревожным – от множащихся отражений прошлого, о котором мы говорили, от больно ранящих осколков настоящего, от звучащей пророчеством печали о будущем. Сергей Михайлович был необыкновенно пронзителен, даже горек, говорил: «Моя личная огромная боль и самая большая беда для нашего театра – сегодня в ДК КМК некому заниматься с детьми, с 93-го года нет ставки руководителя ТЮЗа, а ведь взрослый актёрский состав всегда пополнялся за счёт подросших тюзовских ребят. Каждую осень – по старой памяти – ко мне не зарастает народная тропа мам с детьми, мечтающими о сцене. Можно, конечно, попробовать возродить театр юного зрителя на принципах самоокупаемости, но чтобы оплачивать

ставку, аренду помещений и тому подобное, пришлось бы превратить занятия с девчонками и мальчишками в поток, а это не интересно, да и большого толка не принесёт».

В его словах, и правда, звучала искренняя боль: «Многое поменялось с золотых времён великого дворца. Главное – мы, в общем-то, никому не нужны, предоставлены самим себе. Нужно было пять дверей для спектакля «Последняя женщина сеньора Хуана» – сбросились. Нужна была ткань для драпировки малой сцены – мой актёр-предприниматель купил и привёз. Костюмы, фонограммы… Всё сами. Я режиссёр до мозга костей, и у меня нет жилки продавать спектакли. Я умею только ставить».

И только вспоминая старые добрые времена почёта к народному театру, он веселел и молодел глазами: «В 70-80-е КМК гремел на всю страну и за её пределами не только как металлургический гигант, но и своим Дворцом культуры. Три театра, оперетта, балет, ансамбль песни и танца, духовой и эстрадно-симфонический оркестры, оркестр народных инструментов… Причём благодаря «селекции» комбината здесь занимались действительно очень одарённые люди, дети, молодёжь. Взрослые приходили прямо от станков и мартенов. Новую смену вербовали прямо в школах».

И сам увлекался своими воспоминаниями! «Да, это были легендарные времена. Для градообразующего КМК тратить громадные средства на свой ДК, считавшийся главным дворцом города, было вопросом престижа, имевшего государственное значение, великие масштабы. Кээмковский балет объездил полмира. Симфонический оркестр был знаменит на всю страну. У нас в «Зеркале» оплачивались пять ставок – руководителей ТЮЗа, драмы, «Искремаса», художника и аккомпаниатора. Только четыре подобных дворца в стране имели орден и Знак почёта – одним из них был ДК КМК. Тогда всё делалось с размахом – и финансирование велось такое же. Даже сейчас, когда мы сами шьём костюмы и сбрасываемся на покупку декораций, нам иногда кое-что перепадает из пошивочного цеха ДК, где до сих пор есть какие-то ткани, закупленные ещё в СССР».

«Да и для любительского театра страны, начиная с 60-х годов и до середины 80-х, – это было золотое, счастливое время, – тепло улыбался Сергей Михайлович, – Нас никто не трогал – ни партия, ни цензура. Положено было самодеятельные коллективы трудящихся финансировать – это работало как часы. А что мы там на сцене делали – особого интереса не вызывало. Другое дело – профессиональные театры. Шаг влево, шаг вправо от прямого социалистического пути, указанного партией и правительством, карался, конечно, уже не расстрелом, но отлучением от театральной работы – минимум. Режиссёры того времени с большим трудом пробивали то, что им хотелось ставить. Тогда-то и появились творческие лаборатории, в которых рождались новые театральные формы. Оттуда и малая сцена, и новая волна российских драматургов, говоривших свою правду, не одобренную парткомами, и смелые «оттепельные» пьесы».

Он сам в течение 15 лет входил в такие лаборатории, в том числе десять лет работал в лаборатории Марка Захарова. Режиссёрам любительского театра позволялось то, что находилось под запретом. К примеру, именно Радыгин первым в СССР поставил спектакль по повести Бориса Васильева «Завтра была война» почти сразу после её публикации в журнале «Юность». Это было в начале 80-х, и со своих смен на комбинате была снята комсомольско-молодёжная бригада в полном составе, которая в течение недели монтировала для театральной декорации… самолёт. А когда этот спектакль уже был поставлен, и «Зеркало» продолжало его играть, из партийной ячейки КМК пришло длинное письмо с робким «не одобряем». Но это ничуть не помешало новокузнецкому

режиссёру получить в 1985 году знак ВЦСПС «За достижения в самодеятельном искусстве».

Ещё в 30-е годы в молодой советской республике придумали классную вещь – систему клубных учреждений, где рабочие и колхозники развивали свои таланты, «веками находившиеся под гнётом царизма». Это ни стоило для них ни копейки, а вот государство вкладывало в такие клубы огромные деньги – несмотря на разруху гражданской войны, Великую Отечественную, восстановление разорённой после неё страны, голод, холод, коммунистические стройки, щедрую помощь мировому пролетариату. В 1936 году в Сталинске – так назывался тогдашний Новокузнецк – открылся Дворец культуры кузнецких металлургов, который заводчане в духе того времени называли цехом культуры, и любительский театральный драмкружок, возглавленный актёром Янушем, обосновался там. После Януша драмкружком из «цеха культуры» руководили Хазанов и Сорокин – уже не актёры, а режиссёры. А 60-70-е годы стали временем многранного, талантливого Виктора Гюнтера, эвакуированного в Сталинск из блокадного Ленинграда.

Выпускник второго набора Кемеровского института культуры Сергей Радыгин приехал в Новокузнецк по распределению и в течение пяти лет был режиссёром самодеятельного театра на ДОЗЕ, где поставил с мальчишками-пэтэушниками несколько спектаклей. А в то время КМК вёл серьёзную селекционную работу для своего Дворца культуры, и как только в городе появлялся какой-то яркий, заметный «персонаж», его сразу же переманивали в ДК. Так вышли и на молодого режиссёра, а его пэтэушники потянулись следом. Они давно не играют в любительских спектаклях, у многих – внуки, но когда встречались случайно на улице, тут же начинали жать руку: «Сергей Михайлович, а если бы не вы, я бы в тюрьму сел, жизнь под откос пустил!».

Ещё в 60-м любительскому драмкружку из Новокузнецка – одному из первых во всём СССР – было присвоено звание народного театра драмы, которое и сейчас носит «Зеркало». А позже «народного» получил и театр юного зрителя, тоже открытый во Дворце культуры кузнецких металлургов. В 79-м году Радыгина пригласили стать его режиссёром. А в 83-м, уже в качестве режиссёра народного театра драмы, который пополнился повзрослевшими тюзовскими мальчишками и девчонками, он предложил объединить три театральных коллектива в один. Кроме ТЮЗа и драматического, в «Зеркало» тогда вошёл и агиттеатр «Искремас» – искусство революции в массы. Уже много лет нет ни «Искремаса», ни народного театра юного зрителя – осталось только «взрослое» «Зеркало», чьи актёры играют по 30-50 лет.

«А потом наступили 90-е, – режиссёр Радыгин снова грустнел и снова улыбался, – и великий дворец рассыпался, так что из былого великолепия сегодня в нём осталось только два взрослых коллектива – «Зеркало» да хор ветеранов. В 93-м, когда перемены, вовсе не такие желанные, каких мы ожидали в 80-х, уже били наотмашь, я сам сослал себя в Шушенское. Маленькая дочка болела, а тесть с тёщей, жившие в этом знаменитом посёлке, зазывали к себе. Я туда и с гастролями наезжал – в поселковой администрации предложили остаться, выделили благоустроенную квартиру. Эти 13 лет, которые я провёл в Шушенском, словно выпали из общего течения времени. Страну, превратившуюся из объединявшей 15 республик империи просто в Россию, било и корёжило, шахтёры стучали касками по рельсам, магазины отпускали продукты по талонам, братки бились за передел собственности с партбонзами… А я ставил Горького «На дне», «Шар братьев Монгольфье» Ливанова, «Женитьбу» Гоголя, «Панночку» Садур, неизменно производя фурор на тогдашних сибирских и российских фестивалях, и был… счастлив».

Сергей Михайлович создал в посёлке Шушенское чудный маленький театр на 86 мест, получил звание «Заслуженного работника культуры России». Теперь там работает его ученик Антон, который бегал заниматься у режиссёра из Новокузнецка ещё с пятого класса. А в это время в осиротевшем «Зеркале» менялись режиссёры, и в течение целого года не было вообще никого. Конечно, «зеркальная» гвардия встретила его возвращение из «шушенской ссылки» с огромным воодушевлением – народный театр снова начал играть. Радыгин поставил около сотни спектаклей. «Голый король»Шварца, «Ромео и Джульетта» Шекспира, «Волки и овцы» Островского, «Баня» В.Маяковского… А к чеховской «Чайке» подступался два раза, в разные периоды жизни, изменившись сам, многое переосмыслив.

«Обязательно напишите о нашей Розе Яковлевне Ковалёвой, – попросил меня Радыгин, – Она, работая на КМК, появилась во Дворце культуры ещё в 50-х и больше 60 лет ходила в бессменных помощниках у режиссёров Сорокина, Гюнтера, у меня. При этом постоянно носилась по соревнованиям авто и мотогонщиков – Роза Яковлевна была судьёй международного класса по гонкам. В последние годы она сильно болела, перенесла три инсульта… и неизменно заявлялась на каждую репетицию! Падала в обморок, таская реквизит… Было очень трудно отправить её домой. Ходила на все наши спектакли почти до самого конца. Всем, кто знал, кто помнит нашу Розу, – просто страшно её не хватает.

О своих актёрах он говорил точно с отеческой нежностью… и гордостью. Называл имена, перечислял «регалии». Большей частью это ещё старая дворцовая гвардия. Всего 26 человек. Кто-то Сергею Михайловичу вообще от Гюнтера в наследство достался. Но большинство актёров – изначально радыгинские. «Подбор пьесы – это самое мучительное, – рассказывал режиссёр Радыгин, – Она должна понравиться мне, чтобы я смог найти в ней болевые точки. Она должна зацепить моих актёров и к тому же расходиться по ролям, исходя из их возможностей. И, о ужас, она должна отвечать нашим очень скромным финансам! Надо ведь как-то выстроить декорационное решение сцены, а самолёт из спектакля «Завтра была война» или две катавшиеся стены из «Ромео и Джульетты» – это, увы, теперь только счастливые воспоминания прошлого»… Но он старался, чтобы за сезон появлялись хотя бы две премьеры.

Его последние сказанные мне слова были и вовсе какими-то пророческими и бесконечно печальными: «Любительский театр в городе пока ещё живёт, но уже давно умирает. Уйду я, ещё несколько последних динозавров, и ничего не останется. Не царский это жанр – сейчас потребны только хореография и вокал, которые могут обслуживать мероприятия»… И вот ушёл, оставив нам горькое сиротство.

Инна Ким

NK-TV.COM

Еще
Еще В Новокузнецке

Один комментарий

  1. ъъ

    14.04.2016 00:17 в 00:17

    Спасибо огромное за статью.

    Ответить

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Смотрите так же

День театра «на ура»!

Под звуки пронзительного саксофона по стене бегут строчки воспоминаний, которые уже через …