Люди рассматривают картины, даже не подозревая, что в это время картины вглядываются в людей. Они как ницшеанская бездна, которая смотрит в тебя, когда ты долго смотришь в неё. Но опасаться нечего – на выставке «Родина – Сибирь» все работы родные. Они могут встревожить. Пробудить светлую грусть. Заворожить. Околдовать. Наконец, вызвать улыбку соучастия – только не страх. Потому что вглядываются в каждого человека не с угрозой, а как животные и дети – в надежде, что смогут его полюбить: и открыться. А открываются узнаваемыми – и одновременно невероятными мирами. Мы рассматриваем друг друга с картиной новосибирского художника Евгения Зарембы «Белое море», – и она, в благодарность за нежность и понимание, растворяет без следа все мои страхи и горести, успокаивает и несёт куда-то вверх, где вместо неба, хотя нет ни облачка, парит нежный, мерцающий туман. От него всё точно выцветает вокруг – волны, небеса, люди.
Это земные царства создаются и умирают, не оставляя ничего. А море об этом и не заморачивается: оно просто портал, откуда можно мгновенно телепортироваться в невиданные, удивительные, вечные царства – никогда и не существовавшие, но реальнее реальных, обещающие непременные чудеса. И прозрачная искристая водица такая студёная, что опущенные туда пальцы сразу же сводит: кожа в ледяных синих мурашках, а под ней бежит, разливаясь, ласковый пожар. А днём начинается отлив в весело клокочущей пене. Он полностью изменяет уже привычный глазу мир. Идёшь, идёшь и вдруг – небольшая мелкая лагуна, образовавшаяся на месте того, что ещё час назад было морским дном с волной по горлышко. Вода там белая, будто газированное молоко, но прозрачная, так что видно, как по дну перекатываются ракушки – большие и совсем маленькие, белые, серые, коричневые, пятнистые, завитые спиралью в сферы и рожки.
А это зарембовский лес: он сумрачный, как в «Божественной комедии» Данте Алигьери, – и странный, как в «Кафке на пляже» Харуки Мураками. И в нём наверняка водятся привидения и волки (если не оборотни). А главное – он бескрайний, как Лимбо-Чистилище – бесчувственное царство вечного забвения. Но взгляните! В непроходимой чаще светится прощально улыбающийся огонёк, а на безнадёжно-белом снегу сгорбилось трогательно-тёплое пятнышко – может, и куст (хотя откуда?), но я думаю, что это человек, который победил всех своих и чужих чудовищ и всё-таки вышел из Священного леса: к людям, любви, жизни. Удивительно, что художник из Новосибирска не ограничивает свои холсты рамами – и они будто продолжаются бесконечно: нескончаемое Белое море, предваряющая ад беспредельная лесная чащоба.
Картины новокузнецкого художника Александра Гаврилова рассказывают совсем другую, свою историю – «Из жизни заросшего пруда». Это не времена года – упаси, боже, Александр Михайлович на такое бы даже обиделся, – и не какие-то моменты одного дня. Нет. Это разные состояния – местного пруда и пишущего его художника: эмоциональные, сокровенные, беспомощные, радостно открывающиеся навстречу любящему взгляду. И тогда появляется не только пространство, но и время: утро, луна, снег, осеннее солнце, прохлада, шорох, лето – тот же пруд, но измеренный и живущий так же, как и ты.
А я словно снова оказываюсь в нестерпимо-ярком летнем дне: июль, очень жарко, абсолютно выцветшее от солнца белое небо и чёрный пруд, затянутый жёлто-зелёными водорослями и маленькими твёрдыми кувшинками на длинных скользких стеблях, – я вытаскиваю их из глубины, у которой, могу поклясться, нет дна, и мне точно чудятся прекрасные утопленницы с мягкими колышущимися волосами. Над головой висят стрекозы, безостановочно крутящие пропеллеры умопомрачительных ультрамариновых крылышек, а под ногами засела миномётная батарея ледяных ключей. И после каждого меткого попадания все мои нервные волокна, замораживаясь, на несколько мгновений выключаются. А потом я выскакиваю на солнце, к маме, делающей бутерброды из хлеба и огурцов, и греюсь, капая мокрой чёлкой на короткую колючую травку.
И правда: «Сибирь. Через время и пространство» кемеровской художницы Евгении Юмановой – а если прислониться спиной к тёплому и ласковому живому берёзовому стволу и поднять лицо, ощущая каждый запах, цвет, звук, вкус, каждое движение и прикосновение своей родины, пуская в себя её силу, то всё это вместе с тобой сольётся в одну круговерть, заполнив вселенную, так что даже немного переплеснётся за край. И неподвижно застынет самоцветно-разноцветными горами, на границе миров, где не бывает времени и где осеннее солнце дробится на миллионы крошечных отражений, в которых скользит чеглок, свисает капля солнца с промокшей от дождя хвои, сотрясаются от грома небеса, вертится волчком река, появляются и исчезают звёзды. А ты становишься его частью и целым, одновременно бабочкой и мирозданием, живым и никогда не жившим, человеком и божеством.
Как же прекрасно: «Сибирский мотив» Николая Врясова – непереносимое солнце и клубящиеся, буйные облака. Над горами тревожно и радостно гуляет сентябрьский дождь – и можно забраться повыше, по горной тропке, вьющейся в таинственном ущелье к какому-нибудь водопаду. Она идёт то мягко, как обычная лесная дорожка, то жёстко и узко, прямо над высоким обрывом, по сплетённым в единое целое корням и камням. А в лесу по лабиринтам розовых сосен в ярких пятнах зелёного мха скачет шумный таёжный ручей. Пробираясь в траве, пробиваясь между корней, он становится мягким шелестом быстрого змеиного тела – по легенде, завистливый каан-колдун превращал в таких вот змей заневестившихся юных красавиц из собственного рода-сеока. Но одна – Катынг-Катунь – всё-таки от него убежала (искрящейся змеёй реки).
А это лето: «Тыва. Стоянка скотоводов» художника из Красноярска Александра Клюева – у подножия складчатых, будто непредставимо-гигантские щенки-шарпеи, покрытых лесистой шкурой таёжно-мохнатых гор, на берегу тянущейся быстрой лентой реки. Зной уже спал. Хорошо. Кажется, здесь нет ни души – во всяком случае, человеческой. Можно гулять хоть целый день – никого из людей не встретишь. И так тихо-тихо, что отчётливо слышно, как влажномордые пушистые сарлыки размеренно обирают тёплыми шершавыми языками жёлтую от солнца травку, как кружит высоко над землёй внимательно-голодный ястреб, как шелестят крылышками облака разноцветных бабочек… Их видимо-невидимо!
«30-е декабря» иркутской художницы Натальи Довнич удивительно свежее и предвкушающее: грядущий Новый год и собственную будущую жизнь – непременно счастливую. А когда она, твоя жизнь, только в начале, то есть практически бесконечна, всё наполнено весёлым солнцем, оглушительным щебетом птиц – и, конечно, любовью. Уже понесли ёлки и замёрзшие пакеты – там оранжевое сияние мандаринов и тяжёлая звонкость шампанского (оно уютно колет язык). А стеклянные прожилки дня ломаются под тяжестью дыханья, и сладко пахнет влажными снежками – на грани, казалось, уже ушедших, заштрихованных воспоминаний разноцветного, ясного, весёлого детства.
Приходит время снеговиков: всё вокруг покрывается мягкими пуховыми сугробами, и в сиреневых сумерках укутанное в пуховики чьё-то детство лепит смешных снежных человечков с веточками вместо рук.
А это «Перистые облака» новокузнецкой художницы Екатерины Чепис: бегущий в окнах электрички чистый и чудесный, наивно-радостный мир, словно умытый недавним дождём, о котором уже ничего не напоминает. Он будто естественные ежеминутные ощущения детства как непрерывного счастья, ликующе поднимающегося даже из бездонных колодцев непоправимого, мимолётного, ежеминутно-пустякового детского горя. Незаметно заканчивается июль, поставив на крыло выживших птенцов. Звёзды становятся ближе, а дни короче, и по земле по утрам растекается привычное августовское молоко, тающее лишь к полудню: скоро сентябрь.
И вот «Сентябрь» Германа Паштова: можно часами кружить по разноцветном осеннему лесу, пробираясь по влажному валежнику и глухим лесным тропинкам, которые теряются в траве, ещё зелёной, но уже не по-летнему, а совсем по-осеннему, от корешка до макушки напоенной холодными дождями и щедро пересыпанной сухими сосновыми иголками. Весёлые круглые рыжики прячутся в густом мягком мху. Опята обсыпали пни. А подберёзовики легкомысленно торчат из-под опавшей берёзовой листвы. А ты заворожёно замираешь над какой-нибудь каплей прошедшего дождя, длинно и прозрачно свисающей с солнечного листа, или с улыбкой наблюдаешь за уморительно-деловито топающим под ёлками ёжиком, а будущий грибной суп совершенно не замечаешь, хотя стоишь от него в двух шагах.
Так хорошо: до самого вечера бездумно бродить по приятно хрустящей под ногами земле. И трогать тёплые шершавые стволы стремительно готовящихся к затяжной зиме деревьев – чтобы сохранить это тепло и нежность, оставшиеся в пальцах, по возвращению в уютное тепло городской квартиры.
Осень! Осень: тревожно летящие облака строят в зыбких небесах хрупкие замки. Вон из окон одного выглянула солнышко Рапунцель, испуганно поискав ясными глазками, не видно ли ведьм или принцев, чтобы спустить до земли густое золотое тепло своих знаменитых кос. Дорога «По Алтаю» новокузнецкого художника Анатолия Думлера зовёт и заколдовывает: не успеешь оглянуться, а тебя уже сорвало с твоей ветки. И уже никогда не встрепенуться на свежем ветру тем же самым весёлым прозрачным листом – ярким,
нежным, зелёным, свято верящим, что он бессмертен. Но птицы, отправляющиеся зимовать в чужедальних тёплых краях, обязательно вернутся домой – и в алтайское небо взлетят их смешные неуклюжие птенцы. Будет новая листва, цветы, плоды – и новая жатва.
А это что за колдовство? Сказочное «Лесное озеро» омского художника Сергея Александрова: будто сибирский садко катает на лодочке милую – ну и пусть у неё рыбий хвост, подумаешь, с кем не бывает. Она протягивает ему евье спелое яблоко – и будут они как боги. А весь мир затопит зелёная толща колдовской воды – ничего не останется: кроме беспомощных поцелуев (тоже мокрых, холодных и нереальных). А все слова влюблённого в русалку станут тихими и глухими, точно он произносит их на самом дне.
Это не сказка: «Озеро Эзенги» тувинского художника Шоя Чурука из Кызыла хочется потрогать рукой – такая эта картина мягкая, тёплая, ласковая, будто шёрстка между рогов тотемного бычка (озёрного духа). Здесь целый космос – солнце и луна, древние горы, человеческие юрты. Когда-то в этом удивительном мире жил громадный многоголовый великан-мангыс: он заглатывал всех зверей и всех людей и вообще ничего не щадил, так что было похоже, что скоро уже вообще ничего не останется. И тогда люди и другие живые существа обратились за помощью к хозяину неба Гурмусту, а тот приказал перенести могучего мангыса на остров на Луне и там приковать его цепями. Мангыс жив до сих пор. Раз в три месяца, всегда в пятнадцатый день, его выпускают на волю, и он опять сражается с Луной: становится темно – это называется лунным затмением.
Диво дивное, чудесное чудо: «Байкальские торосы» иркутского художника Сергея Жилина – они насквозь прозрачные, вбирающие в себя (чтобы отдать) свет и цвет окружающих дня и ночи оглушительно-прекрасного зимнего мира. Байкал замерзает целиком, кроме совсем небольшой своей части, находящейся в истоке Ангары, – и всё озеро превращается в гигантский огранённый алмаз, слепящий взгляд, а волны-торосы поднимаются на многометровую высоту. А на дне Байкала стынут остатки спустившихся в озеро древних ледников.
Кто сказал что степь «скучная»? Достаточно взглянуть на картину красноярского художника Виталия Янова «Тыва. Чингекатское плато», чтобы всё понять: она как жаркий самоцвет под живыми и нежными пепельно-розовыми небесами. А весной эта степь похожа на детскую книжку, вкусно хрустящую глянцевыми страничками: карамельно-зелёная запутанная трава, акварельные брызги прозрачно-ярких лепестков, душистые травы, какие-то чрезвычайно милые невысокие сиреневые пушистики и тонкие ножки цветов с головками цвета засахаренных лимонных корок. Ах, зайти бы в это сказочное карамельное море, чувствуя щекотку колких стебельков и мягких лепестков, усиков и крылышек трудолюбиво гудящих насекомых – здешних «рыбок». И, кажется, солнце тоже гудит – и будто это оно так сладко и душисто пахнет.
До закрытия выставки «Родина – Сибирь» на Кузбасской ярмарке осталось всего три дня: и даже если вы провели там не один час – во второй раз здесь снова можно встретить что-
то родное и волшебное. Не бойтесь разглядывать картины: пусть они к вам присмотрятся, привыкнут – и откроют свою многоцветную душу.
Инна Ким
NK-TV.COM
