Вторжением на Украину Запад поставил колонию Россию перед выбором – либо окончательно подчиниться, либо окончательно взбунтоваться.
httpv://www.youtube.com/watch?v=SE8MrgdvNp8
Александр Дугин – профессор МГУ, лидер Международного Евразийского Движения, философ, политолог, социолог, http://dugin.ru
Александр Дугин: Первое. Я полагаю, что ситуация, в которой мы находимся после воссоединения с Крымом, ставит Россию практически в режим жёсткой конфронтации с США и НАТО. То есть это факт. Дальнейшим образом, дальше уже уходить от этого — что эта конфронтация жёсткая, что это по сути дела «холодная война» на грани «не холодной войны» — этого отрицать нельзя.
Теперь: сколько это продлится — второй момент. Является ли этот элемент эпизодом нашей новейшей истории, аналогичный эпизоду с Южной Осетией, Абхазией, со второй Чеченской кампанией, с теми моментами, когда действительно в отношениях между Россией и Западом назревали очень жёсткие противостояния, но которые всякий раз оканчивались, если угодно, новым равновесием. Является ли Крымский или украинский кризис такой, эпизодической, очень напряжённой и опасной стадией развития отношений с Западом либо это необратимый момент. Необратимый — что мы никогда не будем такими, как мы были вчера.
С моей точки зрения, точка невозврата после воссоединения с Крымом пройдена. Мы находимся в самом сердце жёсткой геополитической, цивилизационной, исторической конфронтации России и Соединённых Штатов Америки (евроатлантического сообщества). Поскольку в перспективе перед нами стоит вопрос политического самоопределения юго-востока Украины, а дальше — судьба остатка Украины, который вообще не имеет никакого удовлетворяющего всех решения.
— Кто-то либо очень фундаментально пострадает — вплоть до колоссальных потерь, в том числе и жизненных – неизбежно, либо одна, либо другая сторона.
— Либо одна, либо другая, либо третья сторона укрепит свои геополитические позиции.
— А либо одна, либо другая, либо третья — фундаментально их ослабит настолько, что так, простите, смириться будет невозможно ни одной из трёх участвующих сторон.
Соответственно, на мой взгляд, я прогнозирую затяжное существование в условиях конфронтации. То есть это — бытие в конфронтации. Это — не ситуация, которая случилась: форс-мажор, напряглись, мобилизовали прессу, военных, политику, экономику — перешли сложный период и снова вернулись к прежней модели. Ничего не будет прежним — абсолютно ничего. Вот тут точка невозврата пройдена: во внешней политике, во внутренней политике.
И совсем другая страна: Россия с Крымом — это другая страна. Изменение географических границ любого государства всегда на всём протяжении истории меняет политическое содержание этой страны. Поэтому я полагаю, что мы вступили невозвратно в эту ситуацию. Я попытаюсь дать научное, геополитическое, стратегическое, политологическое описание этому событию, этому необратимому происшествию.
Во-первых, я полагаю, что сейчас в первую очередь стоит вопрос: для того, чтобы адекватно оценивать то, где мы находимся, совершенно жизненно необходим переход от эмоционального патриотизма к интеллектуальному патриотизму. Эмоциональный патриотизм в России сегодня находится на должном уровне и здесь консолидация общества и верхушки власти полная, включая средства массовой информации. Здесь, я вижу, с этим всё в порядке. Но параллельно с этим необходимым уровнем эмоционального патриотизма, который мы видим повсюду, у нас фундаментально отстаёт интеллектуальный патриотизм.
Когда люди пытаются сформулировать основы своего патриотического мировоззрения, они начинают откровенно плавать. Это неслучайно, потому что двадцать три года (как сказал совершенно справедливо Владимир Иванович) доминирующей моделью, парадигмой всех процессов в экономике, в политике, в обществе, в культуре являлся либерализм. Он настолько вошёл в наше общество, что сегодня является операционной системой. Мы этого не знаем и чем меньше мы это осознаём, что мы все — либералы и мыслим в категории.
Когда мы говорим слово «права человека», что это такое?
Любой скажет: «Конечно, да. Мы — за права человека». Это — либеральный тезис.
Когда мы говорим «гражданское общество».
— «Конечно, да, мы все за гражданское общество».
А почему мы — за гражданское общество? Это так само собой разумеющееся?
Это идеологический тезис из контекста либерального мирововоззрения. Гражданское общество — это антиполитическое общество, антипатриотическое общество, права человека противопоставлены правам народов. Права индивидуума это совершенно продукты не то что западноевропейской — евроатлантической цивилизации, навязанные нам как само собой разумеющиеся модели.
Мы не можем защищать интересы России как самостоятельного субъекта мировой истории и оставаться в рамках этой либеральной парадигмы, навязанной нам Западом, скрашенной эмоциональным патриотизмом. Это — концептуальный тупик. Мы не сможем говорить ни о чём на самом деле. Мы сегодня видим, что сами западные страны не соблюдают своих стандартов. Мы говорим о двойных стандартов, но это незначительно, это не основательно. В конечном итоге те, кто устанавливают правила игры, может их поменять. Сегодня наша попытка представить Россию как демократическую либеральную цивилизацию (в отличие от западной, действующей по одномерным стандартам) — это пропагандистски хорошо, но это не серьёзно. Это нас, может быть, убеждают, но этот аргумент заканчивается ровно там, где заканчивается приём наших средств массовой информации. Стоит их отключить — этот аргумент исчезает. На Западе, когда мы пересекаем границу Российской Федерации, безусловно, это не аргумент. Потому что Запад прекрасно понимает, что такое либеральные ценности, как их надо использовать. Мы же пытаемся просто перенять у противника его язык. До какой-то степени это сгодится на уровне эмоциональном, но это абсолютно неконструктивное направление.
Нам надо поднимать патриотизм на уровне интеллектуального учения, на уровне парадигмы концептуальной, где все — вообще все, привычные нам, благодаря двадцати трём годам либеральной диктатуры плюс ещё семидесяти коммунистической, которые в нас вошли. Но эти элементы, эти идеи, которыми оперируют коммунисты и либералы, это на самом деле очень небольшой концептуальный набор из тех возможных ценностей, с которыми может оперировать общество и не учитывает эти две версии модерна, не учитывает консерватизм вообще. И коммунизм и либерализм едины в том, что они не приемлют консервативные, традиционные ценности, религиозные ценности, глубинные, этнические, культурные. Это на самом деле продукты интеллектуального творчества нового времени и мы с ними имеем дело. Они в нас очень глубоко.
Бороться с вызовом Запада, опираясь на эти частичные, фрагментарные элементы западной же идеологии модерна, на самом деле в долгой перспективе невозможно. Одноразовую акцию: собраться и пропиарить то, что американцы не соблюдают сами свои собственные ценности — это можно. Но это не годится для долгосрочной стратегии конфронтации, в которой мы уже находимся. И мы не свободны выбирать сейчас: находиться в этой конфронтации или нет. Мы на неё обречены и, следовательно, мы обречены на переход к интеллектуальному патриотизму.
И теперь: как в терминах интеллектуального патриотизма можно осмыслить то, что происходит сейчас и то, что уже произошло после воссоединения с Крымом.
Россия за эти двадцать три года прошла три стадии.
1. 90-е годы. С 91-го до 99-го-2000 года — это была колония Россия. Россия отказалась от своей субъектности. На место двуполярного мира пришёл однополярный и Россия просто была придатком западного мира, его продолжением, с внешним управлением: и идеологическим, и концептуальным, и политическим, и стратегическим. Это была колония Россия.
2. Феномен Путина был связан с тем, что он решил бросить вызов этому статус-кво и превратить Россию из колонии Россия в корпорацию Россия.
Что такое корпорация Россия? Это означает признание правомочности однополярного мира, признание правил, по которым работает всё человечество под эгидой США, но отстаивание по этим правилам максимально выгодных в национальных интересах условий. Путин хотел ввести корпорацию Россия в клуб правителей этого мира. Он не бросал вызовы ни либеральной экономике, ни демократическим процедурам, ни идеологии прав человека, ни свободному рынку. Всё, что делал Путин с 2000-го по 2012-ый год полностью и даже, может быть, до сих пор частично укладывается в эту модель: играть по правилам, устанавливаемым США, но в интересах России. Это не колония Россия. Это Россия как конкурент, как участник мирового рынка, как некая мега-корпорация, которая настаивает на собственных интересах, выгоде, прибыли, оптимизации, но по правилам, которые диктуем не мы. И вот эта корпорация Россия и представляла собой формулу Путина 2000-2012 года: либерализм плюс патриотизм. Путин, когда говорит о том, что он — либерал, он искренен точно так же, когда он говорит, что он — патриот.
Вот эта корпорация-Россия, она чрезвычайно удалась Владимиру Владимировичу Путину на первых двух сроках его правления. Действительно мы стали из колонии самостоятельной конкурентной глобальной политической системой. Мы продавали свой газ и нефть туда, куда хотели. Мы отстаивали свои интересы. Мы настаивали на том, что позиция и вес России рос неуклонно и это был серьёзный основательный конкурент.
3. Что произошло сейчас?
Если бы эта ситуация могла бы сохраняться, я полагаю, что Путин признал бы корпорацию Россия в качестве оптимальной модели парадигмы дальнейшего развития. Но нас из этой ситуации, такой конфронтации по правилам рыночной конкуренции при признании общих правил, просто выгнали, выкинули. То, что сделали американцы, осуществив в Киеве государственный переворот и приведя неонацистскую хунту к власти, — это на самом деле не что иное, как демонтаж корпорации Россия.
После этого нам показали, что
— «Если вы играете по нашим правилам, то мы в любой момент можем их изменить. В любой момент. И, несмотря на любые переговоры, если мы так считаем нужным, в одностороннем порядке решить за вас судьбу вашей собственной безопасности: реорганизовать вашу зону ответственности так, как мы считаем нужным — нашу зону ответственности».
Бросив этот вызов Киеву, Запад просто сказал:
— «Всё: с корпорацией Россия закончено. Вы либо сейчас скатываетесь в колонию Россия, признавая легитимность наших правил, а поэтому вы получите ваш флот, который уйдёт из Крыма, наши базы военные под Харьковом и системы ПРО точно так же. Либо…»
Путину не оставляли выбора просто: «Вы должны отказаться от того, что вы — корпорация Россия. Мы делаем вам такой ход».
За этим последовал ответ Крыма. На это последовал ответ мобилизации нашего общества в битве за юго-восток Украины и за обеспечение её политической субъектности.
Это означает, что мы, столкнувшись с такой ситуацией, больше не являемся корпорацией Россия, тем более мы не являемся колонией Россия. А мы кто?
Мы — цивилизация Россия, сказал Путин. Цивилизация, которая является самостоятельным мировым игроком. У нас есть своя зона ответственности. Она не распространяется на Венесуэлу, Мексику и Кубу, но она точно распространяется на всё постсоветское пространство.
И здесь вопрос такой, что декларировать можно всё, что угодно. Но есть необратимые точки — то, что называют американцы reality check (с англ. «проверка в реальных условиях» — прим. ред.), когда ты декларируешь, а потом делаешь. Приходит момент, когда в любом случае блеф с картами надо сбрасывать и показывать, сколько у тебя, что там есть. Долго можно держать poker face (с англ. «бесстрастное, ничего не выражающее лицо», прим. ред.) и Путин держал его во время всей Олимпиады до конца, до предела. Потом были сброшены карты — и Крым наш. Крым наш без выстрела, Крым наш без конфликта с Киевом, Крым наш без Третьей мировой войны. Это чистый выигрыш — просто чистый выигрыш. Мы — цивилизация Россия, которая оплатила первый счёт цивилизации.
Но, как только мы оплатили первый счёт цивилизации, на нас теперь этих счётов сто поступило (после Крыма). Теперь мы должны оплачивать воду в Крыму, мы должны оплачивать военные действия на юго-востоке, если Киеву придёт в голову (а это — достаточно малопредсказуемая хунта, которая введёт туда войска), мы будем оплачивать это своими жизнями, своими деньгами, своим имиджем, напряжением внутренней ситуации. Мы просто не можем дальше не оплачивать эти счета.
И сколько ещё счетов? Одно дело — рассматривать Европу как конкурента или союзника, или партнёра экономического, а другое дело — встать вопреки, бросить вызов проамериканским элитам, которые, как Путин на прямой линии сказал, управляют Европой. То есть значит, у нас ещё есть вызов или счёт по Европе. И это очень трудный счёт, потому что, конечно, в этом состоянии мы с ними не договоримся. Для того, чтоб у России, была та Европа, которая устраивает, нам надо осуществить там европейскую революцию (о чём Путин говорил) — консервативную на этот раз. Без этого ничего подобного. Мы будем окружены. Это как стратегия «Анаконды».
Я думаю, что наша власть, которая совершила прекрасные героические действия и продолжает держать линию обороны, всё же (мне кажется) чуть-чуть рассматривает это как продолжение победоносной Олимпиады («Yes, we can!»). То есть мы можем выиграть спорт, мы можем выиграть Крым. Но дальше это уже — конец вот этому замечательному внутреннему эмоциональному подъёму. Дальше начинается тяжёлая борьба за то, чтобы отстоять субъектность цивилизации перед лицом колоссальных вызовов, по-моему, объёма, глубины и системной серьёзности которых наше общество точно не осознаёт, но мне представляется, что её и не осознаёт и наша власть. Поскольку для одноразового усилия этого достаточно. И элита выстроилась (мы видим), выстроились средства массовой информации, но жить в этой кризисной ситуации того, что мы условно определили, как новая холодная война, именно пребывать в этом, как в среде политической — в среде внешней и внутренней. Когда те, кто представлял собой либеральных представителей, либеральную интеллигенцию становится действительно пятой колонной. Потому что одно дело, когда ты высказываешь свою позицию, отличающуюся от общепринятой в условиях мира, и другое дело, когда ты становишься проводником просто врага.
Совершенно меняются роли, меняются функции, меняются статусы, как мы, социологи, говорим — социальные статусы всех участников.
— Вчера был инакомыслящим, сегодня — враг.
— Вчера был представителем отличной или даже мажоритарной точки зрения, сегодня – предатель.
И об этом уже нельзя не говорить дальше. Меняются принципиальные параметры, парадигмы. Жить в новой холодной войне, которая всякий раз (сейчас ещё будет, как минимум, две точки возможности превращения её в Третью мировую) — это совсем другое дело, чем жить в конкуренции, корпорации Россия. И это тоже активная, это тоже пассионарная вещь отстаивать наши монополии, наши интересы, это тоже требует колоссального мужества. Но это совершенно другое, чем быть в цивилизации Россия.
