Игорь Бондарь-Терещенко о неделе украинской литературы, прошедшей в Москве в 1929 году.
«И к нему, в его сердцевину,
Я без пропуска в Кремль вошел,
Разорвав расстояний холстину,
Головою повинной тяжел.»
О. Мандельштам
…Стенограмма этой встречи долгие десятилетия хранилась в спецхранах, в частности в Центральном партийном архиве, но даже будучи доступна, она не добавляет желто-голубых тонов к «красной» сути украинской советской культуры, описывая «национальных» лидеров далеко не с лучшей стороны. Рвачи, подхалимы и трусы — вот кем они выступили задолго до любого террора, случившегося в СССР.
Неделя украинской литературы в Москве, проходившая 5 — 15-го февраля 1929-го года, началась еще до ее официального открытия. Накануне в ЦК ВКП(б) Украины состоялось совещание, на котором с докладом выступил завотделом агитации и пропаганды А. Хвыля, дополнили его писатели И. Кулик, С. Пилипенко и И. Фалькевич, председатель Главлита Украины. Впоследствии, а именно 3-го февраля 1929-го года, в два часа дня, в Москву приехало более 50 литераторов и 12 представителей мира искусств: П. Тычина, М. Хвылевой, М. Кулиш, Г. Эпик, О. Досвитний, О. Вишня, И. Микитенко, И. Кулик, Л. Первомайский, Г. Юра, Л. Курбас, А. Довженко и др. Отсутствовали идеологически ненадежные «неоклассики», а также политически подозрительные писатели из объединения «Западная Украина». Гостей встречал П. Керженцев, заведующий отделом печати ЦК ВКП(б). Вечером того же дня состоялось знакомство с писателями в доме Герцена с участием Б. Пильняка, И. Сельвинского, В. Маяковского, А. Безыменского и др.
На следующий день в Доме Союзов докладывал В. Коряк и выступал с приветственным словом А. Луначарский. «Смешно подумать, — манерничал Анатолий Васильевич, — Нам сейчас много легче познакомиться с английской литературой, нежели с такой близкой украинской…» Конечно же, Луначарский лукавил, ведь недавно, а именно в марте 1927-го года на Шевченковском вечере, он заявлял, что украинский язык не приспособлен к требованиям культуры, и в прошлом существовал лишь один великий классик — Тарас Шевченко, которому сейчас подражает одесский поэт Эдуард Багрицкий. Но не менее «забывчивы» оказались члены делегации украинских писателей, которым было хорошо известно о недавнем «недоразумении» между М. Горьким и О. Слисаренко относительно перевода на украинский язык романа «Мать».
Ну, а 12-го февраля 1929-го года произошло совершенно невероятное в контексте будущей истории событие. В этот день украинских писателей принимал в ЦК ВКП(б) сам генеральный секретарь ЦК И. Сталин. Все вышеупомянутые «недоразумения» по поводу переводов, языкового вопроса и прочей «контрреволюции», конечно же, были забыты, ведь намного важнее для украинской делегации было решить насущные материально-бытовые проблемы. Например, выхлопотать у начальства техническое оборудование для только что построенного кооперативного писательского Дома «Слово» в столичном Харькове. Поэтому заискивали перед всесоюзным начальством, как могли.
Скандально-радикальные национал-патриоты вроде Хвылевого, Кулиша и Курбаса сидели в зале молча, слушая, как ругают то пьесы Булгакова (собственно, для этого российские коллеги из РАППа и пригласили украинскую «национальную» массовку), то их родную Украину. Только поэт-авангардист В. Полищук, который издавна «косил» под блаженного, поинтересовался было с места насчет Курской и Воронежской губернии, а также Кубани. Мол, тамошние украинцы хотели бы присоединиться к Украине. На что Сталин сухо ответил, что это не касается судьбы русской и украинской культур, о которой ведется речь. Вышеупомянутые же высокопоставленные гости-писатели, будущие и тогдашние авторы одиозных пьес, памфлетов и лозунгов «Прочь от Москвы!», испуганно промолчали перед «вождем народов». Который, конечно же, далее не церемонился с малороссийскими ходоками.
«Теперь еще вопрос: — обратился Сталин к притихшим украинским писателям, — плохо переводят русские литературные произведения?» Из зала выкрикнули: «Совсем не переводят, мало и плохо». «Вы тоже, товарищи, очевидно, грешите в этом отношении, — укорял генсек. – «Бруски» не читали, Коробова не читали, «Катя Долга» Коробова — не читали». Зал притворно упирался: «Нет, читали». Но Сталин не умолкал: «А, например, Билль-Белоцерковского у вас, пожалуй, из гордости не переводят на украинский язык». Но и анонимы из зала не сдавались, почувствовав, что бить в этот раз не будут: «Киршова «Рельсы гудят» давно уже идут. «Разлом» давно идет».
Более того, на вопрос Сталина относительно состояния дел в Галичине Кулик отвечал в том же верноподдданническом духе, наследуя пресловутый стиль министра Валуева — того самого, что в 1876 году заявил: «Никакого украинского языка не было, нет и быть не может». Таков был и Кулик: «Но я хочу один момент отметить, легенду о галицийском языке. Это вещь которая страшно мешает работать. Никакого галицийского языка, кроме языка Шевченко, нет». И поэтому, когда из зала спросили, почему «стало почти традицией в русской литературе выводить украинцев какими-то дураками и бандитами, и в «Шторме», например, украинец выведен настоящим бандитом», генсек небезосновательно изрек: «Возможно. Но, между прочим, это зависит и от вас».
Безусловно, все зависело от украинских писателей, которые, будучи в первую очередь советскими, сами о себе свидетельствовали словам драматурга М. Кулиша: «Бандиты мы и атаманы. И не придет после нас потомок прекрасный, и ляжем мы трупом бесславным и заслоним дверь в Европу». Так оно, в принципе, и случилось, ведь огромный массив идеологически-партийного хлама в литературе 1920 — 30-х гг. еще долгое время будет восприниматься за «национальное» возрождение, тормозя прогресс исторической правды об украинских «казаках» и «разбойниках».
