Неказистое серое пятиэтажное общежитие во дворе одиннадцатиэтажки на Театральной площади на улице Кирова, 23, — сооружение любопытное.

Наряду со снесённым несколько лет назад пятиэтажным соседом — первым универмагом, этот дом — произведение легендарных основоположников конструктивизма братьев Весниных и попытка реализации их концепции дома-коммуны. Кроме того, это единственное в городе жилое сооружение из альтернативного маевскому проекта Кузнецкстроя, который выдвинули на конкурс Веснины.
Трое братьев — Л.А., В.А., А.А. Веснины и примкнувший к ним М.Я. Гинзбург создали в 1925 году Общество современных архитекторов (ОСА), стали выпускать журнал “Современная архитектура” и крепко сдружились с французским зодчим Ле Корбюзье. Им удалось создать тот смелый стиль — конструктивизм, который фактически стал главным в Советской стране на короткий по времени, но чрезвычайно важный период конца 1920-х — начала 1930-х годов.
Большевистская теория тогда доказывала, что отдельная квартира является “материальной формой мелкобуржуазной идеологии”, а народ в условиях социализма должен жить коммуной с обобществленной собственностью и общим режимом дня.
В 1927 году съезд Общества современных архитекторов принял тезисы по жилью. Если Н. Милютин предлагал переходить от индивидуального жилья к коллективному плавно, то Л. Сабсович и В. Кузьмин настаивали на всём и сразу. Последний писал: “Пролетарий должен немедленно приступить к уничтожению семьи как органа угнетения и эксплуатации. В городе-коммуне я трактую семью как физиологический исторически неизбежный союз рабочего-мужчины и работницы-женщины”. Ему вторил Сабсович: “Никаких комнат для общего проживания в них мужа и жены быть не должно. Комнаты (площадью 5 квадратных метров) будут предназначены главным образом для сна, для индивидуального отдыха и иногда, возможно, для индивидуальных занятий”.
Годом раньше проект этого самого В. Кузьмина победил в конкурсе на лучший дом-коммуну: коммунары живут группами — отдельно старики со старухами, женатые и холостые, беременные женщины и дети. Все без исключения коммунары спят группами по шесть человек, и “лишь из уважения к процессу воспроизводства” в отдельном корпусе отведены “небольшие помещения для регулярных встреч лиц разного пола”. На сегодня, к слову, в нашем городе эта концепция романтиков-большевиков реализована, но только в одном месте — в СИЗО-2, где, помимо камер с двухъярусными шконками для лиц одного пола, имеется и так называемая комната для длительных свиданий, то бишь то самое “небольшое помещение для регулярных встреч лиц разного пола”.
И для дальнейшего проектирования домов-коммун съезд ОСА одобрил наиболее радикальную концепцию. Два таких дома к тому моменту уже успели построить в Москве и один — в неведомой деревне. Первый из столичных — жилой пяти-шестиэтажный на 400 человек с жилплощадью по 9 квадратных метров на нос, столовой на 150 мест, яслями на 35 и детсадом на 60 детей, на третьем этаже — зал для общих собраний площадью 150 квадратных метров и три комнаты для занятий. На плоской крыше были спроектированы солярий и спортзал. Кроме общественной столовой, были предусмотрены общие кухни и санузлы с ваннами. Второй дом-коммуна — это студенческое общежитие, объединившее учёбу и быт. Для сна была предусмотрена двухъярусная спальня-кабина площадью 6 квадратных метров (по три метра на человека). Студент должен был входить в неё, уже переодевшись в спальное белье. Кроме того, здесь были предусмотрены детские ясли, прачечная и починочная. В дальнейшем этот дом из-за недостатка спальных и общественных площадей многократно перестраивался. Что касается деревенского дома, то он и вовсе относится к разряду курьёзов: сельские коммунары разобрали свои избы-пятистенки и сложили их заново, но уже впритык друг к другу, прорубив заодно общий коридор, так сказать, для пущего коллективизма. Об этом бревенчатом доме-коммуне возвестили учебники советской архитектуры, но о его дальнейшей судьбине ничего не известно.

Именно эту концепцию братья Веснины и положили в основу своего проекта Соцгорода Ново-Кузнецка. Георгий Градов в книге “Город и быт” в 1968 году писал про проект “жилого комбината” Весниных для Кузнецкстроя: “Два других жилых корпуса, предназначенных для семейных, имеют комнаты на два человека площадью 15 квадратных метров. Корпуса соединены остеклёнными переходами с детскими учреждениями и зданием общественного сектора. В состав общественного центра входят столовая, зал собраний, читальня, комнаты кружковых занятий, зал физкультуры. Площадь участка под домом — 3 гектара. В коммуне на 2100 человек количество жилых корпусов и вместимость общественных зданий соответственно увеличены”.
Изначально Веснины замыслили единый “жилкомбинат” из двух пятиэтажек торцами к улице Кирова и проспекту Энтузиастов, соединённых трёхэтажной перемычкой-проходной со столовой и плоским солярием на крыше. Въезд во двор жилкомбината осуществлялся через две квадратные арки по обеим сторонам проходной-перемычки.
Первые этажи общежитий должны были служить общественным целям: в них разместились бы комнаты для отдыха и чтения, а также прачечные. Остальные этажи с длинным коридором дробились на комнаты-пеналы без удобств на одного-двух пролетариев, причём строго одного пола.
В пеналах не полагалось ни печей, ни электроплит, ни шкафов, ни даже умывальников. Площадь пеналов позволяла лишь одно — протиснуться в комнату и лечь спать. Такая вот опочивальня. Не только принимать душ и посещать туалет, но даже раздеваться для сна и облачаться в пижаму следовало в конце коридора — раздеваться, в частности, в специальной общей пижамной. Всё бодрствование нового советского человека должно было происходить на глазах коллектива, а сон — под его приглядом. Исключений не было.
Что до логичного вопроса: а как же воспроизводить советского человека — уж не между ли пижамной и пеналом? — то чёткий ответ на него дали основоположники мирового коммунизма вкупе с Кларой Цеткин и Розой Люксембург: не только семьи, но и сколько-нибудь устойчивых пар допускать не следовало, а чудом появляющиеся дети принадлежали не родителям, а пролетарскому государству и отправлялись на воспитание в другие пеналы. Братья Веснины внесли в эту теорию свою — архитектурную — ноту: в конце коридора была запроектирована одна на каждые два этажа спецкомната — совокупная, назначение которой, думается, понятно. К слову, на память о такой замечательной находке зодчих в нашем городе и поныне существует переулок Совокупный в Сад-городе. Причём, по иронии судьбы, он переходит в улицу Энгельса, а та пересекает улицы Клары Цеткин и Карла, но не Маркса, а Либкнехта. Как говорится, Карл у Клары украл кораллы…
Концепция коллективного быта нашла полное воплощение и в трёхэтажном корпусе проходной-столовой: каждое утро сюда сходились народные массы и совместно вкушали набор блюд. В солнечный летний день жители общежитий могли поваляться с томиком Маркса на плоской крыше здания, где был оборудован первый в Кузбассе солярий. Или поиграть в шашки-шахматы на третьем этаже-стеллаже с рядами бетонных столбов вместо стен.
А вот в жилых зданиях многие архитектурные детали так и остались нереализованными: сплошные окна-пояса, комнаты-пеналы, плоские крыши с соляриями, ленточные балконы-переходы вдоль всего здания и даже вкруговую…
Причина неполноты воплощения проекта в том, что строили оба здания не сразу после выдачи проекта, а двумя годами позже, в 1933 году, когда идеология отказа от семьи была уже не в чести, а общая стилистика советской архитектуры по ходу конкурса на проект Дворца Советов уже брала вектор на “отказ от формалистических извращений” и “освоение классики”. Правда, ни о какой классике в облике этих зданий говорить не приходится, но вот отказ от наиболее одиозных идей Общества современных архитекторов уже налицо. Сплошные пояса окон были заменены на одиночные (хотя и горизонтальные) проёмы, крыша из плоской стала вальмовой, маленькие комнаты-пеналы были объединены в более просторные, а место совокупной заняла читальня (дело тоже полезное, но вот соответствующий переулок в Читальный переименовывать не стали). От ленточных же балконов отказались даже не по политическим мотивам, а просто из экономии — вместо них соорудили на каждом этаже, начиная со второго, по шесть одиночных балконов со стороны подъездов, по два — с противоположной стороны и по одному — в торцах. Правда, полностью соблюдён рисунок перил балконов — по пять горизонтальных полос.
Из экономии же для утепления кирпичного здания был применён натуральный, так сказать, материал — пуки камыша с соломой снаружи стен, поверх кирпичной кладки. Причём штукатурка наложена по дранке, приделанной непосредственно к этому камышиту, и теперь, когда штукатурка местами осыпается, обнажается “гениальное” дополнение местных строителей к замыслу легендарных советских зодчих.
004_05_2015.jpgДо наших дней не дошла первоначальная двухцветная песочно-охристая окраска здания, выделявшая пояса этажей, равно как не сохранилась и вторая светлая расцветка с вертикальными красными простенками. Нынешний же серый цвет угнетает и полностью скрадывает своеобразие памятника архитектуры.

Корпус II: универмаг? No, UNIVERMAG!

Одним из знаковых явлений советской жизни были универмаги — главные магазины крупных городов. Появились они в аккурат с отменой НЭПа, переходом к планированию и заменой частной торговли на государственную монополию и ОРСы — отделы рабочего снабжения. В этих условиях от архитекторов потребовалось создать нечто принципиально отличное как от нэповских мелкобуржуазных лавок, так и более строгое по сравнению с оставшимися от царских времён елисеевскими гастрономами.
За осуществление этой непростой задачи с энтузиазмом взялись уже тогда известные авангардисты братья Веснины. И им удалось нащупать путь — создать образ советского универмага. Первым в 1928 году стал вошедший во все архитектурные сборники поныне работающий универмаг на Красной Пресне в Москве — настоящий шедевр конструктивизма, несущий лёгкий отпечаток уходившего рационального модерна. А вот вторым в творчестве братьев Весниных стал — да-да, не удивляйтесь — универмаг в Сталинске.
Его неказистый предшественник — самый первый магазин, носивший (едва ли заслуженно) название “универсального”, — располагался в деревянном бараке в самом оживленном месте Кузнецкстроя — на Нижней колонии, на углу улицы Орджоникидзе и Колхозного проезда, на месте нынешнего полиграфкомбината.

Для нового универмага выбрали лучшее место в Соцгороде — угол двух главных проспектов — Молотова и Кирова. Когда в 1933 году универмаг возвели, он сформировал собой главный перекрёсток Сталинска и стоял во главе Театральной площади. Более того, в отсутствие самого театра был её крупнейшим сооружением.
Универмаг органично встроили, как уже говорилось, в один из двух корпусов жилкомбината — копию нынешнего общежития на улице Кирова, 23, который примыкал южным торцом к построенному позже первому “небоскрёбу” на Театральной площади.
Магазин занял сразу два этажа пятиэтажки. Перед входом оборудовали две наклонные клумбы, в которых соорудили портреты Сталина и Молотова, но не простые, а из живых цветов. Затея, надо сказать, была не просто рискованной, а смертельно опасной — коммунальщикам приходилось ежедневно контролировать, так сказать, растительность на лице товарища Сталина. Ведь мало ли какой сорняк мог вырасти у вождя на голове, а, скажем, за фиолетовый фингал из анютиных глазок можно было и отправиться собирать морошку. Поэтому эти уникальные клумбы через пару лет начальство предпочло потихому убрать.
Не менее интересен был ещё один эксперимент. На фасаде магазина смонтировали огромные и первые в Сталинске неоновые вывески — “UNIVERMAG” и “SIBTORG”. Латинские надписи отнюдь не были проявлением низкопоклонства перед Западом — ни один носитель европейских языков не понял бы значения этих образцов сугубо советского “новояза”. Дело было в другом. В самом начале 1930-х большевики под девизом “Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем” на базе СССР усердно готовили плацдарм мировой революции и для облегчения задачи перевели почти всю письменность полутора сотен народов СССР на латинскую графику: от карелов на западе до чукчей на востоке. Представьте себе — шорских детей тоже стали учить, а взрослых — переучивать писать на 28 буквах латиницы. Неохваченными оставались только грузины с армянами и три славянских народа. Но и этот недочёт планировали устранить в ходе первой-второй пятилеток. Руководство же нашего Соцгорода взяло повышенные соцобязательства — форсировать перевод русского языка на латинскую графику. И начать было решено как раз с самого прогрессивного в городе дома-коммуны с универмагом.
Надписями латиницей магазин сверкал до 1938 года, когда языковую реформу объявили троцкистской выходкой: её авторов по-быстрому упекли по тюрьмам, все книги с такой графикой были спешно изъяты, буквари у шорских детей — отобраны, русифицировать заставили даже росписи в паспортах. Надписи с универмага тоже вмиг исчезли, как и пресловутые портреты вождей из маргариток.
Фоном для создания образцового магазина служил полный беспорядок советской торговли. Возьмём, к примеру, самый смешной день самого страшного года. 1 апреля 1937-го. “Почему мало товаров в магазинах?” — вопрошала в день смеха “Большевистская сталь”. “Возьмём обязательный ассортимент по центральной лавке колхоза “Красный показатель”: курительной бумаги, ниток, гребёнок, расчёсок, пуговиц, ложек, чайной посуды, фитилей для ламп, перьев и тетрадей — нет. А в Шорохово, кроме прокоптелых игрушек и объеденных крысами пряников, ничего не найдёшь. Лавка чаще всего закрыта. Покупатели сначала должны пойти на квартиру за продавцом, а потом только попадают в лавку”. А дальше газета выкинула “финт”: “Отсутствие товаров люди ещё… оправдывают (?!), но чем же оправдать некультурное отношение и безобразное состояние лавок?”
В тот же день 1 апреля 1937‑го в Сталинске состоялся суд над растратчиком Макаровым. Газета писала: “Бывший завмагазином № 37 Управления рабочего снабжения халатно относился к работе. Оставлял за прилавком племянника, а тот безнаказанно расхищал товары. Макаров же пьянствовал. Пьяный находясь за прилавком, отпускал товары на глаз. Бывали случаи, что вместо пол-литра водки он отпускал покупателю литр. Так он за 8 месяцев растранжирил 3907 рублей. Народный суд приговорил его к трём годам лишения свободы”.
18 мая 1937-го “Большевистская сталь” в статье “В посудных магазина нечего купить” сообщила, что во всех трёх посудных магазинах Сталинска посуды нет — вместо неё фонари “Летучая мышь”, дверные скобы и кисточки — некоторые из них лежат аж с 1933 года и никто их не берёт”. 3 апреля 1937 года газета напечатала статью “Бюрократы от торговли”: “В магазинах Сталинска картофель бывает всё реже и реже. На базаре ведро стоит 3 рубля. В чём дело? Дело прежде всего в том, что урсовские бездельники, успокаивая бдительность общественности своими рапортами о досрочной уборке полей, десятки гектаров картошки оставили под снегом, сотни центнеров сгноили. В районе никакой политмассовой работы не провели. Ещё более гнусную историю бюрократы от торговли разыграли с керосином — им не торговали три месяца. Почему в Сталинске нет клюквы? Бюро-краты Френкель и Медведев в Сибири не могут найти клюквы. Кругом стало зажиточно — и коровы, и куры, и поросята. Можно вкусно поесть. Но варить и готовить не в чем. Давно в продаже нет простых гребёнок для волос. Почему? Потому что они лежали всё время в подвале универмага. Совершенно ясно, что к замораживанию товарооборота в Сталинске свои грязные руки приложили классовый враг, чужак и жулик”.
Неделю спустя всё руководство универмага отправилось на Колыму. И тут началось…
С 15 мая 1937 года Сталинский универмаг перешёл к работе с 8 часов утра до 12 часов ночи и открыл новый отдел полуфабрикатов: шашлыков, пельменей, котлет, отбивных и шницелей. А через полмесяца, 2 июня 1937 года “Большевистская сталь” сообщила о снижении цен — в соответствии с постановлением Совнаркома Сталинскторг снизил цены на ткани на 7 — 16 процентов, на обувь — на 8 — 12 процентов, а на галоши и вовсе на 15, на парфюмерию — на 15, на патефоны — на 15, а коробок спичек стал строить аж на треть дешевле — 2 копейки вместо 3-х.
Универмаг оставался самым большим магазином города 15 лет, когда его переместили в новую пятиэтажку на углу проспекта Молотова и улицы Школьной по адресу: Школьная, 12 (ныне Пионерский, 26), где ещё позже разместился “Детский мир”, а ныне — не понять что.

Подытожим невесёлую судьбу единственного жилого проекта архитекторов мировой величины — братьев Весниных — в нашем городе.
Веснины были едва ли не самыми одиозными сторонниками решительного разрыва с классической архитектурой: их философия строилась не только на функциональности и обнажении конструкции, но и на принципиальной замене классических приёмов прямо противоположными. Как результат, возникало нечто прежде немыслимое и эстетически шокирующее. Хотя, безусловно, все творения братьев сразу же попадали в архитектурные журналы — они были, так сказать, на пике моды. Беда в том, что архитектура понятие моды не приемлет — строить принято на века, а не на “миг между прошлым и будущим”. Поэтому товарищ Сталин переместил Весниных на хорошие посты, но исключительно в промышленной архитектуре, где им самое место, а едва ли не все гражданские постройки Весниных в итоге были либо завершены не по проекту, либо перестроены, либо снесены вовсе.
Комплекс зданий на Кирова,23, удивительным образом испытал все три последствия. Двухэтажный переход-столовая не простоял и двадцати лет — его снесли в 1952 году, когда на этом месте стали рыть котлован под шестиэтажную гостиницу с примкнувшим к ней “первым сибирским небоскрёбом” по проекту Георгия Градова. Пятиэтажное общежитие с бывшим универмагом в начале 90-х поставили на капремонт, обрушили все перекрытия, но позже сочли восстановление неразумным и в 2004 году здание вовсе снесли. Наконец, вторая пятиэтажка подверглась реконструкции — весь первый этаж в итоге заняли мировые судьи и офисы, а в облике дома мало что напоминает о смелом проекте Весниных.