Мягкое лицо. Тёплые лучики в глазах. Невысокий. Подтянутый. Немножко усталый… Игорь Куприянов собственной персоной! Музыканты, с которыми он когда-то играл, давно уже легенды русского рока – Бригада С, Ария, Рондо, Чёрный Кофе… Но в самом Купере не ощущается ничего легендарного, хотя энергетика у него удивительная! Причём чётко чувствуешь ту грань, которая отличает простоту от простоватости, доброжелательность от слабости, искреннюю вежливость от игры в «своего парня».
В одном человеке – целая история русского рока. А он как будто не обращает на это никакого внимания. Манера держаться, общаться, тёплая улыбка, в которой многие знания и многие печали, – вот такой он Игорь Куприянов, рокер-аристократ, сочинявший и исполнявший свою немыслимую музыку – страшно представить! – ещё 40 лет назад. Перед концертом в маленьком новокузнецком диско-баре «Калоша» он пьёт травяной чай, отвечая на наши вопросы. Потом долго, скрупулёзно настраивает инструменты вместе со своими музыкантами. Звук – это Бог. И вот чем профессионал отличается от лабуха – работает Купер так, как будто перед ним не несколько десятков человек, а как минимум огромный стадион в Лужниках. Вокруг крошечной сцены гигантскими волнами расходится энергия его музыки. «Одинокий ангел», «Танцы на краю», «Адреналин»… Странно! От вроде бы бесшабашно-весёлых почему-то хочется плакать. А грустные рождают в тебе что-то удивительно светлое и нежное. Это по-настоящему. Так что сразу становится очевидной и его легендарность, и звёздность.
– Игорь, началом русского рока принято считать конец 80-х, когда стремительно менялось всё вокруг, и наполненные духом этих перемен тесты, музыка были сплошным протестом и даже шоком. А вы стали сочинять ещё в начале 70-х, когда в музыкальном пространстве СССР, кажется, вообще ничего не было, кроме сладеньких ВИА. Против чего вы тогда протестовали, если протестовали, конечно? Как вообще это было в те почти непредставимые сегодня времена?
– Вряд ли это было каким-то протестом – во всяком случае для меня. Я просто размышлял – об отношениях между людьми, и, естественно, о том, что происходит между мужчиной и женщиной. В общем, это ведь вечные темы, которые не имеют привязки ни к времени, ни к пространству. Такая важная для взросления человеческой души лирика, с помощью которой ты пытаешься понять окружающий мир, а главное – приходишь к пониманию собственного устройства и ищешь свой путь на 
своей земле. Да, то, что я сочинял, отличалось от звучавшего повсюду, но именно так звучали мои мысли, моя душа. У меня тогда не было возможности изучать западную музыку. Правда, был приятель – сосед Гриша. У него отец работал в Останкино, привозил из заграничных командировок настоящие пластинки. Так Гришка меня под строжайшим секретом к себе звал, и у него дома мы вместе слушали, что играют на Западе. Это было безумно интересно. Но я очень рад, что всегда сочинял сам по себе. Сейчас, когда слышишь чьи-то композиции тех лет, сразу понимаешь, откуда там ноги растут, какие были аналоги. А на меня в этом плане ничего накопать никогда не могли, что, мол, Купер что-то написал под чужим влиянием. Я одно время даже думал: всё, забыли, никому не нужен. Но когда в 2009 году 
мой музыкант сделал брутальную, жёсткую аранжировку «На моей земле», навеянную духом композиций трэш-группы Megadeth из Лос-Анджелеса, меня так начали полоскать, что дым стоял! Есть такие «доброжелатели», к сожалению. Так что это просто здорово, что я варился в собственном соку. Я же музыкой занимаюсь очень давно – лет с одиннадцати, а к четырнадцати у меня уже была своя группа. Это ещё в школе, а после выпускного я собрал новый состав и придумал нам название – «Афалины». Репетировали в подвалах. Играли в гаражах. Это были такие закрытые концерты, на которые приходили только свои. Потом была служба в армии, а когда отслужил, то снова вернулся к музыке. Были разные команды – «Домино», «Арсис», «Рок-Аппетит». У меня три неоконченных музыкальных образования. Из музыкальной школы выгнали, из джазовой выгнали, из Царицинского училища, филиала 
Гнесинки, тоже. В общем, всё нормально. Я сам играл на гитаре, так как понимал, какое звучание нужно, а гитариста, который бы это тоже чувствовал, не всегда удавалось найти. Увы, никаких записей с того времени не осталось. У меня был кассетник Филипс со строенным микрофоном – на него и записывались. Даже где-то в 79 году сочинили с друзьями рок-оперу на стихи Маяковского и Хлебникова. Сергей Бурмистров тогда учился в Гнесинке, и это была его дипломная работа. Он эти материалы везде с собой в портфеле таскал, давал всем послушать, а однажды забыл их в метро. Так и потерялись. Жаль, конечно. Любопытно было бы сейчас послушать – это как свои детские фотографии смотреть. И веришь, и не веришь, что это ты.
– У вас очень плотный концертный график. Много ездите по стране и в соседние страны тоже заезжаете. Выступления буквально каждый день. Но чаще не на больших площадках, а в клубах. Вы очень преданны своей профессии, музыке, пути, который в итоге нашли, – это сразу видно. А знаете, как неприятно, даже стыдно, когда какая-нибудь заезжая звезда перед публикой нашего города особо не напрягается?! Вы работаете честно. А если учесть лажу со звуком, с организацией, которая наверняка ведь бывает, то просто героически! Сеете разумное, доброе, вечное? Почему выбрали такой формат, или это он вас выбрал? А отдыхаете как и когда?
– Никакого героизма тут нет. Да, сейчас «Куприянов» – это клубная группа. Но мы выступаем и на больших площадках. И никакой разницы нет, сколько народу пришло к тебе на концерт. Лажать, халтурить, прятаться за фонограмму, смотреть свысока на любого зрителя – это вообще недопустимо ни при каких обстоятельствах, не зависимо от того, где ты играешь. Это ведь то, чему я отдал свою жизнь, так что будет всё равно, что плевать в собственную душу. Работа остаётся для меня главным, а работать я привык только по-настоящему, только честно, на нерве. Тогда возникает самое важное для музыканта – обмен энергиями, мыслями, чувствами со своим зрительным залом. Я это делаю не только для них – в первую очередь, для себя. Люди приходят на концерты не только взрослые, кто когда-то в «мохнатых» годах слушал Купера. Очень много молодёжи, которая мне подпевает, и это здорово. Значит, всё, что я передумал, перечувствовал, пережил и о чём сейчас размышляю, – правильно. Можно писать какие угодно тексты, музыку, думая, что они гениальные. Если они не берут за живое других, то это просто самодеятельность. А когда видишь, как отзывается твоё слово, твоя музыка, понимаешь, что ничего случайного, напрасного в жизни не было. Это даёт новые силы, заставляет двигаться дальше. А какой у музыканта может быть ещё путь? Пить 
водку, упиваясь собственной звёздностью?! Но так можно только цирроз печени заработать. Кстати, я вообще не пью и не курю, и наркотики никогда не пробовал. Вот такой странный рокер! Долгое время занимался восточными единоборствами, бегал по 10 километров каждый день, до сих пор профессионально плаваю. Футбол, хоккей. В 90-х пристрастился к йоге. Дыхательная гимнастика, босиком по снегу – все дела. Когда был в «Чёрном кофе», мог спокойно сесть на шпагат. Все бухают, а я на пробежку… Действительно, если меня не знать, всё это покажется чем-то ненормальным по нормам русского рока. Но на пересуды по поводу моей персоны я уже давно забил. Это неинтересно. Меня не задевает чужое «доброжелательное» мнение, в том числе и по поводу клубного формата большинства моих выступлений. Это период такой, и его надо не переждать, нет, а пережить, переработать, чтобы сделать
следующий шаг. А если ты работаешь, то надо, чтобы это было по-честному. Вот и всё. Нет такого, что я звезда, и доставьте мне в номер дорогую шлюху и «Хэннеси». Знаете, было: приезжаешь с концертом зимой, на открытую площадку, всё снегом замело, и даже душ не принять. Натянул очки, бейсболку – работаем! Не скажу, что совсем не устаю от такого плотного гастрольного графика. Всё лето буду дома в Москве. Я там родился и вырос и мои родители, и родители моих родителей тоже. Хочу на даче подольше пожить. Потом с друзьями махну в Нью-Йорк. Говорят, там очень красиво. Планирую побывать на Ниагарском водопаде. Я не очень люблю Америку. Ббыл один раз в Майами – скучный курортный городок. Хотя поскучать иногда тоже хочется. А чаще всего я отдыхаю так – беру куда-нибудь билеты и один путешествую. В Индию, во Вьетнам. Купил в Хашемине в старьёвщика гитару за 150 долларов – такая радость была, играл сам для себя. Я очень люблю свежие морепродукты. У нас ими можно наесться только, пожалуй, на Дальнем Востоке. Тоже отличный вариант. Наблюдать за закатами, рассветами, собственными ощущениями. Когда тебе уже к 60, это становится особенно ценным.
– У вас в глазах, если присмотреться, много грусти. Это от усталости из-за бесконечных гастролей, а может, от укусов «доброжелателей», как вы их называете?
– Я давно перестал разочаровываться в людях. Тут главный секрет – не очаровываться. А как можно очароваться, если всё наперёд видишь? Я ведь знаю, как через какое-то время будут вести себя мои новые музыканты, мой новый директор. Наверное, это просто грусть, усталость. Понимание, что происходит на самом деле. Это ведь повсеместно. Столько лет прошло, страна так активно развивается… во всех направлениях, кроме музыки. Никому нет дела, например, до создания комфортных социальных лифтов для молодых музыкантов, а некоторые из них такие талантливые, так шпарят, что просто дым столбом! В зомби-ящике сплошные шоу, одни и те же уже покрытые плесенью семьи. Весь этот позор с бесконечными переодеваниями – один в один, два в два, три в три! Одним словом, наш старый добрый недошоубизнес. В таких условиях молодые группы не могут развиваться, расти. У рокеров нет своего радио. Везде царит вкусовщина и откровенная безвкусица. Поэтому у меня и родились такие песни, как «Адреналин» и «Радио «Волна». Бывают и праздники. В прошлом году Дэвид Ковердейл приезжал, выбрал мою группу для совместной работы. Это ответ на многие вопросы, а кому вообще интересен Купер. Но, честно говоря, иногда и на меня накатывает: а надо ли вообще что-то делать?! Только я давно уже написал, что алкоголь не спасает от одиночества, так что если ты хочешь чего-то добиться в музыке, ты должен работать, а в первую очередь овладеть инструментом. Это уже потом – девчонки, восторги, бухло – по желанию. Я молодых музыкантов, которые со мной работает, не то, что этому учу, а скорее, своим примером показываю. Очень талантливые ребята. Жаль, когда уходят. Я вообще не люблю расставаться с людьми, поэтому никого не выгоняю. 
Деспотизма какого-то за мной тоже вроде не замечено. Один мой знакомый часто повторяет: я звезда, поэтому я говорю, а всем – молчать! Он по-своему прав. В группе необходима определённая жёсткость. Иначе получится балаган и цыганщина. К тому же многие люди воспринимают доброту за слабость. Но я так не могу – просто воспитан по-другому, а учиться уже поздно. Обидно, когда хорошие музыканты уходят, а потом о них ничего не слышно. Я понимаю, что музыкант сейчас должен перемещаться, чтобы выжить. Особенно, если у него какие-то собственные идеи, а моими он не горит. Я и с сольными проектами им помогаю – связей-то у меня огромное количество. А они всё равно исчезают. Одного парня вытащили прямо с моего юбилейного концерта – переманили за деньги. Тоже пропал. Может, он так и звучал, потому что был со мной? Это как в старом-старом фильме «Начальник Чукотки», где чукчам продают трубу от патефона. Если приставить её к патефону, играет. А домой принесёшь – нет… Единственно, что по правде неприятно и непонятно – так это непрофессионализм людей, занимающихся в нашей огромной стране организацией разных концертов. Такое наплевательское отношение к собственной работе встречается – 
удивительно. Билеты на самолёт купили – уже почесались. В пять утра встаём, трясёмся по кошмарному бездорожью на автобусе, так что подпрыгиваешь выше инструментов. А бывает, что и афиши на клубе, где мы выступаем, нет. Потом люди подходят: а мы вообще не поверили, что вы приезжаете, а когда снова приедете? Ну как такое вообще возможно?! Или проводится какой-то большой рок-фестиваль. Мой директор с организаторами созванивается. А ему говорят: пишите заявку – рассмотрим. На моём веку много таких людей встречалось. Видимо, ещё какие-то детские комплексы покоя не дают. Мол, теперь я сам шишка, и могу пнуть. А как был прыщом на ровном месте, так им и остался. Идиоты не меняются, и в чём-то суть некоторых людей во все времена остаётся прежней.
– Как делают таких людей, как Игорь Куприянов? Правда, что все мы родом из детства? Не тяжело жить музыканту из 70-х при царстве общества «потреблятства»?
– Мой дед говорил: в гробу карманов нет. Я это крепко запомнил. Всего за каких-то пару-тройку десятков лет кому-то прочно въелись в мозги ценности общества потребления, несмотря на то, что вообще-то они давно прогнили. У нас в стране всё начиналось, в общем-то, довольно невинно – с американской мечты, со спирта «Рояль», который глушили все вокруг, с варёных джинсов, которые носили. Сейчас это приобрело какие-то страшные уже обороты. Можно, конечно, пахать как снегоуборочная машина, пытаясь загрести максимальное количество денег. Но зачем? Ведь смысл жизни совсем не в деньгах, сколько бы их у тебя не было. Наверное, я просто продукт 70-х. Для меня главное – то, что внутри. Отец погиб, когда 
мне было 11 лет, сестрёнке – 5. Мы с мамой в коммуналке жили. Она на заводе технологом работала, а после работы я вместе с ней мыл строительные вагончики. 17 июня ей будет 73 года. Она никогда не тряслась надо мной, не опекала, как это сплошь и рядом делают многие мамы. И это здорово. У меня всегда было право собственного выбора, в том числе и той ответственности за любой совершённый тобой выбор. Поэтому и самостоятельным я стал рано. Никаких «ахов» и «охов» по поводу того, что сын решил стать музыкантом, никогда не было. Мама даже помогла мне найти мою первую репетиционную базу на том самом заводе, где работала. Мне было лет четырнадцать. Нам там даже купили какую-то аппаратуру. Так что, можно сказать, что мама – мой первый продюсер. Ведь это она нашла и базу, и аппаратуру! Воспитание, конечно, было, но не по принципу: это хорошо, а это плохо, делай так, будь послушным мальчиком и возьми за это с полки пирожок. Скорее, я просто впитывал ту энергетику, самодостаточность, представления о жизни, какие были у моей мамы, у деда. Невозможно быть совсем независимым от людей, но когда в тебе есть самодостаточность, – никто не сможет тебя сломать. А в чём-то меня здорово воспитывал двор. Я не боялся высказать кому-то в глаза даже нелицеприятное, за что могло и прилететь. Если позвали на разборки – шёл. Иначе это немыслимо, значит – ты трус. Поэтому учился драться, мог себя защитить, ответить за свои слова. Это потом не раз пригодилось. И когда в 75-м познакомился с Аликом Грановским, у которого был какой-то конфликт со шпаной. Я вступился. Так мы и подружились. Потом, в конце 80-х, уже в «Чёрном кофе» у нас начались проблемы с бандитскими группировками, и мне приходилось встречаться с этими очень непростыми людьми. Было много проблем, но я не привык от кого-то прятаться. Хотя в драку никогда не лез. Стараюсь сначала до минимума умерить агрессию – превратить противника в друга. Если избежать конфликта никак не получается, максимально снижаю градус накала. Если же ничего не помогает, то, да, надо бить. Причём не обязательно кулаком. Был такой случай лет 15 назад, когда в присутствии большого количества народа, в том числе и прессы, меня окликнул какой-то мужчина, 
протянул руку. Я тут же отвечаю на рукопожатие, хотя вспомнить, кто это такой, не могу, но как же по-другому?! А он, дождавшись, убирает руки за спину и ухмыляется. Но я продолжаю держать свою руку у всех на глазах, пока этот хам не начинает испуганно ёрзать и затравленно озираться. Потом тихо говорю ему одному, что так поступать – не по-мужски… Если честно, то в подобных ситуациях мне бывает трудно сохранять хладнокровие – это мой пунктик. Я реагирую на хамство как на красную тряпку. Просто не могу оставить это без сдачи. Только сдача бывает разная – каждый ведь мерит только по себе. Печально осознавать, что некоторые люди именно такие внутри. Зависть, злоба какая-то непонятная, чёрте что ещё намешано. Им как нож по сердцу до кого-то тянуться – проще опустить его до себя. А я всегда благодарил Бога, когда встречал людей, до которых можно расти. Не терплю сплетни, сам ни о ком не говорю плохо – особенно за спиной. Я вообще-то не люблю одиночества, и у меня всю жизнь много друзей, за которых я в огонь и в воду, а они – за меня. Это не обязательно музыканты. Просто они настоящие. Такие, слава Болгу, были, есть и будут во все времена. Многие друзья, к сожалению, уже ушли. Этих людей мне безумно не хватает. Так хочется показать им то, что я играю сейчас, узнать их мнение, даже поспорить. Но, увы, одинокий ангел поторопился постучаться в их дом.
– Какие из общечеловеческих на все времена ценностей для вас самые важные?
– Любовь – это в первую очередь. А потом… тоже любовь. Я влюблялся абсолютно нереально, ничего и никого вокруг себя не видел и не слышал, просто крыша ехала. И, конечно же, это сильно влияло на мои песни. Любовь – это большое испытание. Но не было бы её – не сочинились бы многие альбомы. Они ведь все разные и по тематике, и по звуку, и я этому очень рад. Даже не могу представить, как бы я всю жизнь выезжал на каком-то одном хите?! Бред. Правда, фанам крайне не нравятся эксперименты. А мне – нравятся! Вот в этом смысле я диктатор. То, чем не горю, чего не переживаю, просто не буду делать, и всё. Хотя дух, основа всё-таки общая и у ранних, и у сегодняшних вещей. Так что Купер остаётся узнаваемым, хотя появился огромный опыт и какие-то новые возможности. Я давно в своём плавании, и для большинства молодняка, который ходит на мои концерты, всё равно, где я играл раньше. Главное – то, что я делаю здесь и сейчас. Это исключительно моя дорога. Когда-то я пел: каков мой путь, но я найду ответ. А сегодня пою: но я нашёл ответ.
Беседовала Инга Романова, фото Светланы Ивановой
NK-TV.COM
