11 апреля 1976 года на очередном собрании «Клуба самодельных компьютеров», проходившем в помещении детского сада в городке Атертон в Калифорнии (использовавшийся раньше гараж основателя клуба Гордона Френча был уже тесноват), состоялась презентация новой машины, собранной двумя молодыми энтузиастами. Звали их Стив Возняк и Стив Джобс, а устройство с клавиатурой от телетайпа и закрепленной на фанерке материнской платой получило название Apple I. Дальнейшая история известна, кажется, всем — а спустя четверть века владение продукцией фирмы Джобса и Возняка стало признаком определенного (и весьма высокого) социального статуса. Но на излете второй декады XXI века ситуация вновь меняется — портал iz.ru разбирался почему.

Самый первый компьютер Apple, поступивший в продажу спустя три месяца после торжественной презентации по цене $666,66 (никаких оккультных коннотаций — просто Возняку «нравились повторяющиеся цифры», а еще розничная цена была ровно на треть выше оптовой в $500, как он признавался в своей автобиографии «Подлинная история Apple: Стив Джобс и я»), стал подлинной революцией в только зарождавшейся индустрии. Во-первых, у него впервые появилась клавиатура — во всех предыдущих опытных моделях микрокомпьютеров вроде собранного в 1974 году инженерами фирмы MITS Altair 8800 ввод осуществлялся при помощи набора тумблеров. Во-вторых, его можно было напрямую подсоединить к телевизору, выполнявшему роль монитора, — конкуренты предлагали вывод данных на телетайп через дополнительный внешний интерфейс или довольствоваться расшифровкой сигналов, мигающих на передней панели светодиодов (как у того же Altair 8800).

Эти напоминавшие оборудование из сериала «Стар Трек» устройства, пожалуй, выглядели посолиднее изделия Возняка и Джобса — ведь у него вовсе не было корпуса. И примерно 170 проданных за год производства экземпляров Apple I пользователи «упаковывали» на свое усмотрение — известны версии, встроенные внутрь старого чемодана (очевидное влияние шпионских фильмов), в самодельных деревянных и плексигласовых корпусах (такой прозрачный компьютер в рабочем состоянии хранится в сиэттлском музее Living Computers; впоследствии креатив был подхвачен дизайнерами Apple для модели iMac G3).

К 1990-м персональные компьютеры стали обыденными — но по-прежнему довольно дорогими — устройствами. Неудивительно, что они воспринимались как статусные предметы потребления; владение «персоналкой» воспринималось как признак успеха и достатка. Любопытно, что в то время разницу между машинами с архитектурой IBM PC и Apple понимали по большому счету лишь профессионалы — для рядового потребителя и те, и другие были всё еще таинственными, но, несомненно, престижными «ящиками», в России стоившими как не очень подержанный автомобиль. Резкое снижение цен на комплектующие для РС в середине 1990-х привело к массовой сборке компьютеров на платформе IBM. К тому же Apple, явно лидировавший на рынке в 1980-е, в следующее десятилетие заметно сбавил обороты (хотя и создавал явно опережавшие свое время продукты вроде «наладонника» Newton и не пошедшего в производство протопланшета Penlite). В результате относительно недорогие десктопы стали доступны потребителям среднего достатка.

Выпуск в 1998 году моноблоков iMac первой серии (возможно, самых элегантных по дизайну корпуса компьютеров в истории) вновь изменил правила игры. Отныне владение не просто компьютером, но «макинтошем», символизировало успешность, продвинутость и принадлежность к клубу избранных. К тому же нельзя не признать, что по производительности «маки» G-серий 1998–2005 годов существенно превосходили РС с процессорами сопоставимой тактовой частоты, что было особенно важно для пользователей, работавших с изображениями, видео и звуком. Однако в 2006 году Apple перевел всю свою продукцию на микропроцессоры Intel Core, и главная внутренняя разница между Apple и Mac перестала быть существенной. Тем не менее мода на «маки» продержалась еще несколько лет — особенно среди людей свободных профессий. Демонстрация светящегося надкушенного яблока на крышке ноутбука, сидя за столом в кофейне (на это же время пришлось и бурное распространение Wi-Fi в общественных местах, и падение расценок на мобильный интернет), была и консьюмеристским заявлением, и способом социальной сигнализации «свой–чужой». Приобретение «мака» и отказ от «народного» Microsoft-ноутбука знаменовали переход в более высокую социальную страту; забавно, впрочем, что многие пользователи продолжали при этом пользоваться привычной ОС Windows.

Вскоре, однако, у любителей гаджетов как способа демонстративного потребления появился новый фетиш: смартфоны. Первые iPhone, не имевшие конкурентов на рынке, мгновенно стали новым символом принадлежности к избранным. Впрочем, достаточно быстро смартфоны превратились из модной игрушки в действительно полезные — и в частной жизни, и в работе — приспособления. При этом альтернативная платформа Android к концу 2010-х практически сравнялась по возможностям с «эппловской» iOS. Если смартфоны с первыми сборками «гугловской» ОС отчаянно «глючили» и вообще не вызывали ничего, кроме чувства некоторого недоумения, то современные телефоны под Android вполне конкурентоспособны против iPhone по функциям. И, что еще более важно, по цене — топовый Samsung или даже, страшно сказать, Huawei стоит столько же, сколько и изделие фирмы из Купертино, штат Калифорния (благо делают их всё равно в Китае).

iPhone мгновенно стали символом принадлежности к избранным

Лишившись преимущества высокой цены, важного на «ярмарке тщеславия», «айфоны» практически сравнялись с другими марками телефонов в глазах потребителей. К тому же смартфоны оказались удобным и важным средством постиндустриального производства — от возможности мгновенной передачи данных через мессенджеры до использования графических программ, создания презентаций и текстовых документов. Таким образом, как и компьютеры до них, смартфоны превратились из символов потребления в знаки принадлежности к группе профессионалов умственного труда. Интересно, что определяющим признаком здесь, пожалуй, служит размер экрана — чем больше, тем дороже гаджет (или ноутбук), но одновременно тем выше вероятность, что владелец использует его для работы.

Кроме того, если среди пользователей компьютеров доля MacOS в марте 2018 года составила 9,01% против 88,8% у Windows, то среди пользователей мобильных устройств 27,87% выбирают iPhone и iPad (все данные — NetMarketShare). Выделиться из «общей массы» с устройством, которое есть у почти трети других пользователей, можно, пожалуй, лишь усыпав его бриллиантами (такой вариант тоже имеет быть, но это всё же тема для отдельного разговора).

Свято место, разумеется, пусто не бывает — и роль гаджета, демонстрирующего миру успешность и богатство владельца, похоже, уже нашла нового «исполнителя». Вероятнее всего, в ближайшие годы таким устройством станут смарт-часы — при всей своей полифункциональности они всё же не могут (пока по крайней мере) полноценно конкурировать с карманными средствами коммуникации. Для предмета, служащего объектом демонстративного потребления, это скорее достоинство, чем недостаток, — ювелирные украшения или дорогие меха тоже обладают достаточно сомнительными потребительскими свойствами.

К тому же в последнее время производством смарт-часов занялись и марки, традиционно известные выпуском люксовых механических часов (TAG Heuer, Bulgari, Montblanc и другие). Сама компания Apple, первой выбросившая на рынок «умные» часы, тоже предлагает специальную модель, созданную в сотрудничестве с парижским домом Hermes. Можно предположить, что именно высокотехнологичные приборы измерения времени станут образцовыми символами престижа для потребителей из среднего класса — цена на них, даже в люксовых версиях, на порядок ниже, чем у приличной «механики».

https://iz.ru/