Я не знал, как начать это интервью, может быть, самое сложное в моей более чем 40-летней журналистской биографии. Помог мой Герой. Сергей Цивилев принес в постпредство Кемеровской области в Москве, где мы встречались, снимки из своего домашнего архива. К тому же — на флешке. И, разрушив «мизансцену», которую мы выстроили у него в приемной (камеры, светильники, микрофоны), потащил нас к компьютеру, в губернаторский кабинет: «Заходите, не стесняйтесь. Я сам здесь в первый раз».

«На флот пробивался. Попал в неполные 17 лет…»

— …Вот, видите — это я на ходовом мостике боевого корабля, старший лейтенант, вахтенный офицер. (см. фото) Мне не было еще 17 лет, когда в 1978-м я поступил в Черноморское высшее военно-морское училище имени Нахимова в Севастополе. Сначала не брали, по возрасту не проходил. Я родился 21 сентября, а надо было, чтобы до 1 июля мне исполнилось 18 лет. Но я написал письмо министру обороны, маршалу Советского Союза Дмитрию Федоровичу Устинову…

— Как, прямо сразу и — к маршалу?

— Ну, да! У меня был энергичный военком, войну прошел. Он-то и помог. Мы вместе оформили письмо, я подписал, военком отправил. Ответ пришел быстро, мне в порядке исключения разрешили сдавать экзамены. Так я поступил в училище. В 1983-м окончил его с отличием.

— Сергей Евгеньевич, товарищ капитан третьего ранга — по-моему, у вас и морская походка сохранилась…

— Не знаю, как насчет походки… Уверенность, способность преодолевать самые трудные ситуации, ни в коем случае не опускать руки… Скорее, в этом заключается «морская закваска»

— Вам это помогло в дальнейшем?

— Конечно… Зона действий Северного флота, где я потом служил, была достаточно большая – Атлантика, Средиземное море. Мы ходили в дальние походы. Уходили на полгода. Для тех, кто проходил службу в Вооруженных Силах, особенно в ВМФ, в 1980-е — начале 1990-х — это была серьезная закалка на всю жизнь.

— У вас сколько таких походов было?

— Четыре.

— Вы начинали служить в советском морфлоте, а заканчивали – в российском. А присягали Советскому Союзу…

— Россия – правопреемник СССР. Поэтому мне не пришлось повторно присягу принимать.

— Почему сошли на берег?

— Вторая половина 1990-х… Эти годы отразились не только, скажем так, — на суше, но и на море. Ушел в запас.

— А тоска по морю?

— Море – это мое навсегда. Я морской человек, меня тянет на море. Но надо не тосковать, надо любить и ценить.

Когда приехал в Кемерово, думал: как я мог оказаться в самом центре страны, где нет моря даже близко? Когда внимательно на все посмотрел… Я даже на встрече с Президентом, Владимиром Владимировичем, уже после назначениявременно исполняющим обязанности губернатора Кемеровской области, сказал, что это уникальное место – регион имеет выход к шести морям. Уголь Кузбассаперегружается через терминалы, которые находятся в шести морях: Азовском, Черном, Балтийском, Баренцевом, Белом, Японском. Там «черное золото» грузится на морской транспорт и отправляется по всему миру.

— А в дни трагедии в Кемерове вам ваше морское прошлое помогло?

— Конечно, помогло и помогает…

— Бывшие ваши сослуживцы звонят вам в эти трагические дни?

— Был шквал звонков. Звонили офицеры, с которыми я учился, служил… Когда узнали о том, что у нас произошло и где я теперь оказался. Спрашивали, чем могут помочь. Готовы были все приехать.

— У вас, значит, в команде могут еще моряки появиться?

— Я планирую команду создавать в первую очередь из жителей Кузбасса. Поверьте, в Кузбассе талантливых, умных, порядочных людей не меньше, чем где-нибудь, а может и больше. И только тех специалистов, которых нам не хватит, я буду привлекать из других регионов.

«Когда у нас случилась беда, мне позвонили мама и жена»

— …А это — вот, видите — наша новая шахта в Нерюнгри. (см. фото) А из шахты вместе со мной и моими коллегами вышла моя супруга – Аня. Анна Евгеньевна. Она в угледобывающей компании «Колмар» была замом по социальным вопросам — ходила в шахту, смотрела, все сама проходила. Супруга там так и работает.

Еще осенью 2014-го мы зашли в голые сопки. Начали строительство горно-обогатительного комбината «Денисовский». А весной следующего года уже была построена шахта. А сейчас на этом месте огромная обогатительная фабрика. 26 апреля ее будут запускать.

— Насколько помнится, вы рассказывали обо всем об этом Владимиру Путину, когда в конце февраля нынешнего года встречались с ним — в качестве гендиректора «Колмара»…

— Да… Надо еще добавить — и я об этом тоже говорил президенту: эта компания была и остается лидером по развитию Дальнего Востока. Все проекты у нас — с нуля. У нас нет никаких объектов приватизации. Мы заходили в голое поле и строились в этих тяжелых условиях кризиса. Строились там, где практически никого не осталось, все другие предприятия стали банкротами.

И показывали быстрые темпы развития. В прошлом году компания «Колмар» была признана «Звездой Дальнего Востока» в номинации «Стратегическое инвестирование».

— Теперь понятно, почему президент решил с вами встретиться…

— Встреча была связана именно с нашей работой, а не с моим возможным назначением на какой-то новый пост. Это все потом уже было.

— Вы только о супруге вспомнили… Мы ничего не знаем о вашей семье.

— Вместе с нами проживают двое наших сыновей, один — студент, второй еще в школе учится.

Я как знал, что об этом спросите — вот еще и семейный снимок с собой захватил. (см. фото) Это мы с младшим братом Валерием, он после первого курса института служил срочную в армии. Папа — Евгений Семенович, он тогда был замом по производству на мебельной фабрике — в Чугуеве, Харьковская область. Мама – Дина Васильевна. Она была заведующей магазином в том же городе. Папа умер, мама на пенсии, ей больше 80 лет. Живет в Москве.

— Когда случилась эта страшная трагедия, как ваши домашние, ваша супруга, ваша мама ее пережили?

— Женщины воспринимают беду, когда она касается детей, — по-особенному. Наверное, больше всех принимают ближе к сердцу. Материнский инстинкт самый сильный. Конечно, матери это пропускают через себя с большей болью.

— Вы с мамой разговаривали в эти дни?

— Она мне звонила, сказала, что очень сильно переживает. С супругой постоянно был на связи. Они меня все крепко поддерживали…

— Что они говорили?

— Прежде всего — это слова соболезнования попавшим в беду людям и пожелание, чтобы я мог сделать максимум, что в моих силах, чтобы облегчить это тяжелое положение.

— По сколько раз в день вы с ними связывались?

— С мамой созванивался мало, потому что времени у меня не было. Мы один раз с ней поговорили, и она постаралась больше меня не беспокоить. С супругой разговаривал чаще. Но и она тоже старалась меня не беспокоить, чтобы я мог все свое время тратить на оказание помощи людям.

«У меня были слезы, только когда я оставался один»

— Сергей Евгеньевич, вы знаете, когда шел к вам на встречу, думал вот о чем… В новейшей истории России подобного, может быть, и не было, чтобы руководитель возглавил регион в такое трагическое, сложное время. Может, если только в Великую Отечественную… Такой драматизм, такой накал горя, когда вся страна – от президента до рядового гражданина – были обожжены этой трагедией. Что вы чувствовали?

— Мне вначале казалось, что я смотрю какой-то тяжелый трагический фильм, ляжешь спать, проснешься — и утром увидишь другую реальность. Но проходили дни, мы осматривали погибших, беседовали с их родственниками, и я начинал понимать, что это не фильм, это реальность, и реальность очень тяжелая, безумно тяжелая.

Когда поздним вечером, ночью я ехал домой, меня не отпускали и такие мысли… Те, кто потерял родных, ребятишек, сейчас тоже вернулись в свои квартиры. В пустые, может быть… Эти люди видели оставленную одежду, лежащие тетрадки, ручки, игрушки, тапочки… И никого рядом не было. Их трагедия — колоссальна.

Что еще обжигало? Ведь многие до конца, в первые дни, не понимали, что происходит. Все надеялись, что вдруг кого-то найдем, вдруг это все не так трагически. Но дни проходили, наступало понимание этой страшной катастрофы.

Я очень много беседовал с родственниками погибших. Знаете, чем они меня поражали? И поражают… Были люди, которые говорили не только о своих детях, они говорили: нам ничего не нужно, мы сами справимся с этой трагедией, вы помогите той школе, в которой учились наши дети. Помогите тому детскому садику, в котором наши дети росли. Помогите спортивной школе, в которой наши дети занимались. Это до глубины души трогало – слышать от родственников погибших такие просьбы. И сейчас наша задача и ответственность – все, что они просили, исполнить в кратчайшие сроки. И эта работа будет продолжаться долго. Мы обязаны постоянно сопровождать и поддерживать эти семьи. Работа не на один год.

— Мы выставили на сайте kp.ru материал, который очень трудно было читать… Это — то, о чем говорили погибающие люди, когда звонили своим родственникам. В основном — о любви. Я представляю, каково было вам с людьми, которые потеряли родных и близких.

— Я беседовал с каждой семьей лично. Еще в должности заместителя губернатора. И потом еще мы встречались, когда меня назначили временно исполняющим обязанности главы региона. Эта работа только началась. Она, повторю, на долгие годы. Мы никого не бросим.

Надо сделать так, чтобы родственники вернулись к нормальной жизни. Насколько это возможно.

— Это возможно?

— Удивительно, но они собираются это сделать. Есть люди, которые сказали, что мечтают восстановить свою семью. Они хотят и теперь иметь детей, создать такую же семью, которая была. Каждый по-разному реагирует на эту ситуацию. Люди хотят начать все сначала. Им надо помогать. Они потратили столько времени, столько лет жизни, столько энергии отдавали своим детям. Мы смотрели на фото их детей, они рассказывали, как они занимались, как они учились. Они вспоминали о своих детках. Это были достойные детки — участвовали в конкурсах, занимались искусством, спортом, показывали хорошие результаты в учебе.

— Имена многих деток вы запомнили?

— Фамилии деток – практически все. Я просмотрел очень много фотографий этих детей. Конечно, запомнить всех не очень легко. Список погибших у меня лежит на рабочем столе. Потому что мы по каждой семье составили план работы. По этому плану у нас закреплены ответственные и идет отчет, что надо сделать по каждой семье индивидуально. Эта папка — она одна из главных на моем рабочем месте.

— У вас слезы были за эти самые тяжелые дни?

— Давайте ваш следующий вопрос…

— Был фильм Андрея Кондрашова о Владимире Путине. И когда там речь зашла о событиях «Норд-Оста», президент как-то вскользь вспомнил о своих личных переживаниях. А Кондрашов поделился, что ему Владимир Владимирович рассказал, что президент, после того, как отдал приказ освобождать заложников, ушел в часовню и опустился на колени. А вы — когда оставались наедине…

— Слезы были, да — когда я оставался один. Но я не имел никакого права показывать на публике все то, что у меня внутри происходило. Потому что многие из пострадавших реально стойко держались и показывали свой характер. Женщины были эмоциональны, они плакали, но и они, и мужчины вели себя очень достойно. Поэтому в присутствии этих людей показывать явно свои эмоции, то, что происходит у тебя внутри, это было бы неправильно.

Я в тот момент больше думал, что они, — эти люди, потерявшие близких, чувствуют, как справляются со своим горем… Я представлял, насколько этим людям тяжело, и старался прочувствовать до конца, насколько это возможно, всю их боль. Было очень тяжело.

— Вам самому не приходилось к психологу обращаться в эти дни?

— Нет. Все психологи, которые прилетели, были задействованы с родственниками пострадавших. И тут мне на помощь приходила подготовка, которую я получил в Вооруженных Силах, на флоте. Нас готовили к серьезным стрессовым ситуациям, и вот эти навыки пригодились в эти ужасные дни. К сожалению…

«…И тогда, по нашей воинской традиции, я преклонил колено»

— Во всех СМИ в эти трагические дни были аншлаги: «Цивилев встал на колени!» Ну, и так далее… Власть должна становиться на колени?

— Знаете, во-первых, я не встал на колени, а преклонил колено по нашей воинской традиции. И это был эмоциональный поступок человека, офицера, который видел боль родственников, видел трагедию. Вы же понимаете, чем эта трагедия отличалась, может быть, от других – там, в ТРК «Зимняя вишня», погибло очень много маленьких детей. Поэтому я преклонил колено перед памятью погибших детей, погибших взрослых людей в этой трагедии, перед болью родственников, которые остались живы. Поступок мой был связан только с моими собственными переживаниями, с моими собственными эмоциями.

— И все же — в те трагические дни из ваших уст прозвучали слова, очень больно ранившие 31-летнего жителя Кемерова Игоря Вострикова, который потерял на пожаре троих детей, жену и сестру… Хотелось бы именно от вас услышать — что же тогда произошло?

— Знаете, митинг был стихийный, и он был очень эмоциональный. Понятно, на базе чего эти эмоции появлялись. Но они разгонялись до такой высокой степени накала, что мне приходилось периодически во время митинга эти эмоции каким-то образом останавливать, чтобы они не перешли в какой-то неуправляемый процесс.

Конечно, я разговаривать со многими, кто участвовал в этом митинге и пытался эти эмоции раскрутить. И не очень хорошо получилось, что эта история в таком ракурсе меня столкнула и с Игорем Востриковым. Я просто тогда не сразу понял, с кем говорю… Вокруг было столько людей… Не сразу сориентируешься.

Но мы после этого с Востриковым уже не раз разговаривали, мы поняли друг друга. У него нет (по крайней мере, об этом он говорил и лично мне, и публично — в открытом эфире) ко мне никаких претензий, и мы вместе с ним сотрудничаем, обсуждаем, как помочь другим людям, как мы можем изменить эту ситуацию. У нас с ним было очень много разговоров на эту тему.

— То есть — у него нет обид каких-то?

— У него нет обид — на меня и на мое поведение на митинге.

— Там же митинг какой был… Он то затихал, то снова продолжался, кто-то пытался «оседлать ситуацию»… Даже здесь, в Москве, мы видели этих странных людей, которых Навальный приводил к месту, где тихо, скорбно люди цветы возлагали. А специально обученные — и, видимо, проплаченные, «актрисы» даже на камеру бесстыдно и цинично улыбались сначала, а потом орали: «Не забудем! Не простим!» — и так далее… Вы-то как ориентировались там, у себя, в той обстановке?

— Митинг был во вторник, 27-го марта. В понедельник я уже целый день практически провел в школе, где собрались родственники погибших, и многих из этих людей уже видел в лицо. Я еще тогда не успел с ними поближе познакомиться, подробно поговорить. Это уже потом стал беседовать с каждым индивидуально, но многих уже и в лицо знал. Да, и на этом митинге присутствовали родственники погибших, но их не так много было, им было не до этого.

И мой помощник докладывал, который в это время находился в школе, он мне по телефону звонил, что основная часть родственников собралась именно там, в школе.

Во время этого стихийного митинга разогревались эмоции — звучали заявления о том, что те данные, которые мы на тот момент имели… Что они не верны.

— Тогда еще и украинский пранкер масла в огонь подлил — выдал в сетях информацию о том, что якобы «погибло 300 человек»…

— Говорили, что там 300, 400 погибших, назывались такие астрономические цифры. Чтобы дать возможность людям самим ознакомиться с реальной ситуацией, мы поставили рядом с площадью несколько автобусов и предложили всем, кто желает, проехать в морг и посмотреть все своими глазами. (Вы помните, там называли и хладокомбинат, и что все морги завалены трупами.) Первая группа добровольцев вместе с главой города поехали осматривать морги и хладокомбинат.

Потом появилась еще одна информация, что якобы вырыто очень много могил на кладбище. Опять был вброс, опять была негативная раскрутка ситуации. Поэтому на этот раз мы предложили всем, кто желает, поехать и посмотреть, есть ли эти могилы. На тот момент нашей информации о количестве погибших не очень верили. Действительно, были люди, которые делали это специально, но об этих я даже говорить не хочу, бог им судья. Были и те, кто просто заблуждался, к ним неправильно претензии предъявлять, они, думаю, сами потом переживали по этому поводу.

Ряд добровольцев во время митинга вызвались сами собрать списки погибших. Я это решение поддержал. Сформировалась инициативная группа, которая прямо во время митинга стала собирать дополнительные списки. Потому что наши данные по погибшим базировались только на заявлениях родственников, пострадавших и на опросах, которые мы проводили. Эта группа потом продолжала работать вместе с нами весь этот период, и когда подключился потом Следственный комитет, представители митингующих работали и вместе с сотрудниками полиции, чтобы установить всех, кто пропал, кто мог бы погибнуть в этой трагедии.

Благодаря совместной работе, в том числе, с участием этих инициативных групп, мы выверили точные данные о тех, кто погиб во время этих трагических событий.

И когда наступило это понимание и появились доклады от общественных организаций, я предложил всем, кто находился на площади, что надо заканчивать стоять здесь и тратить время, что оно необходимо нам для того, чтобы оказать помощь родственникам погибших и пострадавших. Поэтому я предложил всем, кто желает (и на этот раз рядом с площадью стояли автобусы), поехать с нами, чтобы на месте разбираться и решать вопросы с каждой семьей индивидуально.

Я спустился по ступенькам и пошел через этот митинг к автобусам…

— Те, кто наблюдал в тот момент за вами, пришли к однозначному выводу — с вашей стороны это был мужественный поступок. И никто не бросил вам в спину (в данном случае я фигурально выражаюсь) камень…

— Я не собираюсь оценивать этот свой поступок. Уж извините… Я ничего там не обдумывал заранее, делал то, что считал правильным делать. Пока шел, общался с людьми, отвечал на вопросы. Как я понял, большинство пришли, чтобы поддержать родственников погибших и услышать правду. Это была основная цель тех, кто пришел на митинг. Да, там были и другие, которые пробовали на этом горе спекулировать, но их было очень мало. Мы еще какое-то время находились в автобусах, разговаривали с теми, кто собрался поехать с нами в школу. Мы смотрели, как будут развиваться события на площади. И только тогда, когда увидели, что люди стали массово расходиться, напряженность спала, — мы поехали в школу.

«Папка с именами погибших еще долго будет на моем столе»

— Сейчас родственники погибших могут в любое время к вам попасть?

— Да — абсолютно в любое время. У нас за каждым из родственников закреплен от администрации ответственный сотрудник из соцзащиты. Они все время находятся, что называется, «на телефоне».

— А сами вы можете позвонить кому-то из них?

— Конечно. Я буду их еще раз приглашать, беседовать. Собираюсь поехать к ним домой. Только надо все это делать очень и очень аккуратно.

Особенно хотелось бы обратиться к средствам массовой информации. Потому что жалобы от родственников поступали: оставьте нас в покое, дайте нам возможность побыть дома, успокоиться. Это настолько деликатная работа. Мы не должны, помогая им, причинять дополнительную боль.

— Когда первые детали катастрофы стали известны, мы поняли, что это может произойти в каждом регионе.

— Сейчас этим вопросом детально занимается следствие. Мы очень энергично помогаем, вместе работаем, чтобы были установлены не только виновники, но и все причины, из-за которых произошла эта трагедия. Это будет обнародовано. И здесь мы четко следуем в русле тех задач, которые поставил Президент Владимир Путин, когда приехал в Кемерово сразу после трагедии.

— Как вы собираетесь дальше работать? С одной стороны – папка с фамилиями и фотографиями погибших на вашем рабочем столе. С другой стороны — те гигантские задачи, которые стоят перед областью и перед вами как ее руководителем…

— А это все в целом — одна задача, единая.

Важно, чтобы мы все трагедию 25 марта осмыслили и сделали так, чтобы не только она никогда не смогла повториться, но самое главное, чтобы мы вывели совсем на другой уровень то основное, ради чего занимаем свои руководящие посты. Я имею ввиду заботу о людях, заботу о детях. Именно об этом мне говорил и Владимир Владимирович после моего назначения ВРИО губернатора.

Вы уже заметили — на моем столе справка: информация по детям-сиротам на 1. 04.2018-го. Всего у нас в Кузбассе сейчас 15 тысяч 918 таких ребятишек. Вот лично для меня — это не голая статистика. Это — судьбы детей.

Вообще моя жизнь кардинально изменилась после 25 марта. И я понимаю, что стал совсем другим человеком. Думаю, это повлияло не только на меня и не только на родственников погибших. 25 марта повлияло на всю нашу страну. Многие люди начали переосмысливать, что нам надо сделать, чтобы такая трагедия больше не повторилась, что нам надо предпринять, чтобы дети наши могли спокойно ходить в школу, в кино, чтобы безопасность ребят была обеспечена.

…А папка с именами погибших еще долго будет на моем рабочем столе.

КСТАТИ

«Указ президента о моем новом назначении я воспринял, как приказ»

— Сергей Евгеньевич, какое у вас было ощущение, чувство, когда вы узнали, что придется Амана Тулеева сменить и возглавить этот регион?

— Знаете, я тогда не думал об этом. Тогда все чувства были поглощены этой трагедий, все мысли были направлены на то, чем мы можем помочь этим людям, что мы можем сделать, чтобы это не повторялось.

Мы работали все, как одна команда, у каждого были свои обязанности, все очень сопереживали, каждый занимался своим делом. У меня в этих трагических событиях своя зона ответственности.

Предложение о назначении поступило, и я сразу с этим назначением тут же согласился, приступил к исполнению обязанностей.