Даже в безбашенных 90-х, когда все вокруг предвкушали перемены, они казались странными. Вместо привычных замыленному глазу натюрмортов, пейзажей, портретов – немыслимые вселенные цвета, кипящие первобытные энергии диковинных и диких мазков, зашифрованные цитаты библейских сюжетов и мифов, щемящие пьесы абсурда, написанные при помощи красок. Красота. Нежность. Гнев. Смятение. Ликование и ужас жизни.

Космос Круга Чистых

Товарищи по цеху, обыватели ощущали недоумение и раздражение даже из-за названия: Круг Чистых – так именовали себя молодые художники, все как один философы и поэты, ищущие новые средства выражения старого доброго изобразительного искусства. Многих это злило: «А мы, значит, грязные?», «Вы что сектанты?», «Что за мазня – рисовать научитесь!».

И вдруг в 92-м Круг Чистых отправляется в космический полёт! Это был беспрецедентный проект открытия Россией Америки и наоборот, посвящённый 500-летию удачного «приземления» мореплавателя Колумба. Рассказывает Михаил Бессонов: «Спутник, на борту которого были обращения Бориса Ельцина и далай-ламы, статуэтка Церетели и, в специальном цилиндрическом контейнере, девять листов графики никому не известных новокузнецких художников Димы Кравчука, Игоря Холодка, Валеры Колотвина, покружив неделю по орбите Земли, окончил своё звёздное путешествие на другом континенте, у побережья Сиэтла».

2018 год. Картины Круга Чистых находятся в музеях и частных коллекциях в России, Европе, США – в том числе в Третьяковской галерее и Русском музее. А одна из работ художницы Марины Колотвиной прямо сейчас экспонируется вместе с шедеврами советского авангарда в Миннеаполисе.

Группа Чистых, Круг Чистых, Культурографическая лаборатория «Круг Чистых» – за три десятилетия этот круг общения, творчества, поиска ответов на вечные вопросы человечества и искусства прошли человек двадцать пять: художники, фотографы, поэты, музыканты. Сегодня – и с самого начала – в нём яркая и нежная, экспрессивная Марина Колотвина, внимательный строитель странных, переливающихся из света в свет форм Валерий Колотвин и их друг, арт-директор, импресарио, философ и поэт Михаил Бессонов. А ещё необычный, словно сумеречный художник Константин Егоров и живущий в Москве музыкант Алексей Кравченко – у него талантливые пальцы.

Марина, Валера, Костя не уезжают из Новокузнецка надолго. 90-е, трассирующие весёлыми осколками рухнувшего железного занавеса, старательно предлагали художникам свои искушения – работать и жить на Западе. Но когда ты выбираешь

творчество как способ жизни, лучшей лаборатории, чем Новокузнецк, пожалуй, не найти. Здесь остаётся непричёсанность индустриализации первых советских пятилеток и – одновременно – первозданная природа за 30-40 километров от города, где люди не производят никакой хозяйственной деятельности. Всё обнажено и явлено в крайности – только исследуй и твори.

И они никому уже не кажутся такими уж странными. Но это сейчас – когда мы многое увидели и узнали. А в 80-х, когда начинался космос Колотвиных, соцреализм был единственным богом искусства, а шаг влево-вправо от девушки с веслом мог обернуться малоприятными последствиями. Да и Новокузнецк – даже не окраина огромной страны, а окраина её окраины, Сибири, – был непредставимо далёк от всего интересного, яркого, шумного, нового, что всё-таки происходило в культуре. Здесь не медведи, конечно, жили, а всего лишь шахтёры и сталевары. Новокузнецк был родиной угля и металла и считался сибирской кузницей всего Советского Союза.

Зато если ты попадал в систему и вставал на своё место колёсика, воспевая людей труда, твоя жизнь была мягкой и сладкой: членство в Союзе художников СССР, мастерские, заказы – и горы хлеба с маслом и икрой. Знакомый живописец тех лет рассказывал, что тогда конкурс в художественные училища и институты был 25 человек на место и в художники ломились одни мужики, потому что это было престижно, эта профессия могла прекрасно прокормить тебя и твою семью.

«Безудержно хотелось творить»

Марина и не думала, и не хотела быть художником: учила физику и математику, мечтала об овеянной романтикой того времени профессии геолога – хотя сколько себя помнит, всегда была с карандашами и кисточками, а подружки просили нарисовать в свои альбомы «картинку». Когда они встретились с Валерой, она была как чистый лист бумаги – пиши, что хочешь: любые новые звонкие вещи. И сначала собиралась только помогать необыкновенному, талантливому Колотвину, но однажды решила: хочу сама! Причём в отличие от отца, который хорошо рисовал, но в художники «не пошёл», потому что понял, побывав в Третьяковке, что «так не сможет», Марина была самонадеянна смелостью юных: а я «так» и не буду – я буду собой.

У них не было профессионального образования – они жадно занимались самообразованием. А это было непросто – в 80-х. Хороших книг по искусству нет, о том, что происходит в изобразительном мире, информация до заокраинного Новокузнецка практически не доходит. Марина Колотвина вспоминает, что знакомилась с библейскими сюжетами по «Забавной Библии» Лео Таксиля. Найти первоисточник было большой проблемой, а творение воинствующего атеиста XIX века советские издательства, понятно, широко тиражировали.

«Безудержно хотелось творить, точно что-то толкало, – рассказывает Марина, – Окружающие люди и, казалось, само пространство излучали неутолимую потребность в творчестве – это продолжалось недолго, как какой-то всплеск».

«Это началось ещё в 70-х, – уточняет Валерий Колотвин, – В те годы в Новокузнецке появился клуб «Книжник» – объединение людей, любящих книги. Мы все друг друга знали. Нашим «папой» был главный инфекционист города Борис Михайлович Гилёв, а «мамой» – ответственный секретарь Всесоюзного общества книголюбов в Новокузнецке Светлана Афанасьевна Плеханова (Берзина), которая к тому же участвовала в основании до сих пор здравствующего клуба любителей фантастики «Контакт». Книголюбы встречались по субботам – как сейчас помню: на столах расстелена клеёнка, а сверху лежат книги из личных библиотек. Это была живая интеллектуальная среда, где всё кипело, горело, шли ожесточённые споры. Можно было ходить, брать книжки в руки, листать, читать, обсуждать, общаться».

«Иногда двое тихонько отходили в сторону: один продавал, другой покупал. Хорошую книгу можно было взять за 15-20 рублей – по тем временам они считались немалыми деньгами. А были и такие, что стоили гораздо дороже: огромный альбом-монография Иеронима Босха, например, оценивался в 100 рублей. Но продавали книги неохотно и только своим – это было незаконно и грозило очень большими неприятностями: приводом в милицию, санкциями профсоюза, партийными и комсомольскими взысканиями. Так что большинство участников нашего клуба книгами обменивались, выстраивая такие сложные конфигурации, что разобраться в них помогали только скрупулёзные записи».

«В это же время в Центральной городской библиотеке имени Гоголя – нашей Гоголевке – были открыты клубы любителей фантастики «Контакт», любителей кино «Диалог», за которыми тоже стояла всеми нами любимая обаятельная фигура доктора Гилёва. За фильмами мы ездили в Новосибирск – однажды даже привезли «Сталкера» Тарковского, которого мне самому пришлось смотреть стоя. В библиотечном кинозале яблоку было негде упасть – туда пришли все городские кинолюбы. Это сейчас скачать любое кино – пару раз кликнуть мышью. А тогда в кинотеатрах показывали сплошь про передовиков производства и непростую комсомольскую любовь – а мы были как сухие губки, взахлёб заполняющиеся водой».

«Всё это было реальным интеллектуальным сопротивлением, хотя мы в те годы даже не задумывались, что это сопротивление. Мы были очень молоды, всё было интересно и весело: новые формы жизни, альтернативная реальность, опьяняющее чувство твоей личной внутренней свободы. А когда в 90-м журнал «Наука и религия» опубликовал «Путешествие в Икстлан» Карлоса Кастанеды – это казалось какой-то революцией, да это и было революционным. Тогдашние мы долгое время жили в полном вакууме, в состоянии принудительного информационного дефицита, и такая космическая пустота здорово стимулировала: размышлять, экспериментировать».

«Лихие» 80-е

После службы в армии, на Байконуре, Валера вернулся домой – это был 1983 год. Алла Пугачёва поёт «Миллион алых роз», Саманта Смит летит в СССР, а он едет в Красноярск – поступать: «У меня в голове никогда не было никаких навязанных категорий, и моё восприятие отличалось от общепринятого, а иначе я не мог. Но тут решил потратить пять лет на социализацию – «стать художником». Старшекурсники потащили меня по продвинутым преподавателям: я их слушаю – и так всё предсказуемо и зубодробительно скучно, что я не выдерживаю, разворачиваюсь и уезжаю».

«В профессию художника тогда было трудно попасть, а работать надо! Мой друг по нашему клубу книголюбов, архитектор Рамиль Валиахметов, бывший в это время главным художником города, подсказал, что можно устроиться в самодеятельную художественную студию для рабочих и служащих при Дворце культуры Кузнецкого металлургического комбината имени Ленина, бывшего гигантом советской промышленности. Но с дворцовым кружком рисования что-то не получилось, и директор ДК КМК дала мне рекомендацию в заводскую художественную мастерскую, предупредив, что они там сами смотрят, кого брать, а кого не брать».

Эта художественная мастерская, руководимая парткомом меткомбината, находилась в бывшей конюшне Кузнецкстроя – в ней в 30-х годах попеременно были лошади, рабочий театр, мастерская театра. Она слыла кузницей кадров для Художественного фонда – ещё бы: 40 лет непрерывных традиций. Особая атмосфера. Гордость. Одним словом – фирма. Оформление демонстраций, заводских пионерских лагерей и наглядной агитации создавалось именно здесь.

После того как там начал работать Колотвин в пионерских лагерях КМК стали появляться очень странные панно в фантастическом духе. Удивляюсь: как же так? А соцреализм? Валера улыбается: «И в профкоме, и в парткоме ко мне относились доброжелательно и к моим «причудам» особо не придирались. Моя специальность тогда называлась «художник-оформитель по росписи рекламы»: сначала дали четвёртый разряд, через некоторое время шестой, потом я стал бригадиром художников, хотя звучит, конечно, странновато, как капрал роты скрипачей».

В середине 80-х Валерий Колотвин рисует афиши для городского театра кукол и участвует в своей первой выставке – театральных художников в Кемерово. В те годы яркие и смелые театральные выставки в Кемерово, Красноярске, Новосибирске объединяют самых молодых, самонадеянных, инакомыслящих. Эти выставки было невозможно зарегулировать, а театральные художники – в отличие от остальных – были относительно свободны от идеологической составляющей и непременной монументальной пропаганды советской системы ценностей.

Михаил Бессонов: «Бежит по такой выставке человек в пиджаке из обкома партии. Вдруг резко тормозит: а это что такое? А художник, открыто и искренне улыбаясь: «А это сценографическое решение к спектаклю по пьесе нашего товарища из Германской Демократической Республики Бертольда Брехта «Мамаша Кураж и её дети», рассказывающей об ужасах империалистических войн. Видите этот цвет и как бы клубление – это ужасы. А красный – цвет будущей социалистической революции».

Партийный чиновник кивает. Бежит дальше, а там – инсталляция. «Это сценографическое решение…» – успокаивает его автор и сыплет, как по писанному, именами писателей-коммунистов и названиями идеологически правильных пьес».

«Первая публичная выставка Группы Чистых – так мы назвались вначале – состоялась в 88-м году и в ней приняли участие девять молодых художников и фотографов, – рассказывает Михаил, – В это время в Гоголевке как раз сменилось руководство, и новый директор Вера Васильевна Скаленчук затеяла ремонт библиотечного фойе. Я к ней: а давайте мы проведём у вас молодёжную выставку, всё сами устроим, систему развески сделаем, а вы потом будете на ней наглядную агитацию развешивать. В том, чтобы пустить нас в главную библиотеку города риск, конечно, был, но Вера Васильевна посчитала его допустимым».

«И вот открытие выставки: с одной стороны от Гоголевки тогда располагался райком партии, с другой Управление местного КГБ – и вдруг в обычный будний день мимо них народ валом валит к библиотечному входу. Масла в огонь подливают городские сумасшедшие – кто-то кричит: «Бей коммунистов!». Я иду под руку с Верой Васильевной и чувствую, как она начинает обмякать».

Молодость, творчество, свобода

Чуть позже в Новокузнецк приезжает Эдуард Зеленин, легендарный новокузнецкий художник, участник бульдозерной выставки, модернист, нонконформист, эмигрировавший в Париж ещё в середине 70-х: на встречу с ним не прорваться – там знатные люди города, начальство, члены Союза художников. Но Миша проходит, видит, что Зеленин скучает, идёт знакомиться – и предлагает посмотреть работы ребят. Они едут на машинах к дому, где живут и пишут Колотвины – художник из Франции и маститые и именитые новокузнечане. Эдуард Леонидович входит, застенчиво улыбается и говорит: «Здравствуйте, я – Эдик». Общий фурор!

Тогда же Зеленин просит биографии и фото художников из Круга Чистых для публикации в Европе – и вдохновлённый Миша мчит на главпочтамт. А через несколько лет он знакомится и даже дружится с приятной интеллигентной дамой, бывшей инструкторшей горкома КПСС, и вот однажды она приносит ему фотографии: «Здесь вы все такие молодые и красивые!» – те самые фото, которые, оказывается, никуда из Новокузнецка так и не улетели.

А жизнь кипит, летит и взрывается непредставимо радужными энергиями – это всё молодость, творчество, свобода, любовь. Художники Круга Чистых пишут не только картины, но и стихи. В 89-м набирается уже на книжку. Бессонов, окрылённый успехом первой выставки, которая, и правда, получилась резонансной, и доброй восхищённой оценкой Эдуарда Зеленина, стучится в городское отделение советского Союза писателей – ему говорят: вставайте в очередь, она будет больше года.

Столько ждать! И тут райком комсомола просит молодых, подающих большие надежды художников оформить предстоящий день молодёжи – они соглашаются: за книжку. Не

можем книжку – разводят руками комсомольцы. «А что можете?» – спрашивает Бессонов. Оказывается, только пропагандистские буклеты. Ребята рисуют – комсомольцы делают пять буклетов. Остаётся всего ничего: отрезать пропаганду – и сшить стихи. Так на свет появляется первый сборник Круга Чистых – он называется «Автобус».

Это было невероятное время! Совсем скоро бастующие шахтёры будут бить голодными касками по рельсам, а сейчас начальник одного из местных разрезов даёт деньги на съезд поэтов-верлибристов – он проходит в маленьком шахтёрском Ленинске-Кузнецком, и Карен Джангиров, мастер русского верлибра 80-го левела, издаёт первую, уникальную, мгновенно ставшую библиографической редкостью «Антологию Русского верлибра». Он приглашает ребят из Новокузнецка в Донецк, где каким-то чудом организует Всесоюзный съезд верлибристов и куда съезжаются поэты со всего СССР.

Валера Колотвин: «Я вспоминаю эти несколько дней как беспрерывное счастье – утопающий в розах город, лето, кругом поэты и девушки. В Донецке собирается больше сотни авторов. Мы сдвигаем столы из наших номеров и устраиваем экспресс-выставку. Все читают свои стихи. Мы кочуем из номера в номер. В актовом зале гостиницы выступают обалденные теоретики – я из тех докладов очень многое взял. И только москвичи и питерцы тусуются отдельно, в ресторанах, старательно пытаясь смотреть на всю остальную «некультурную» Россию свысока».

«Даже не верится, что у нас в это же самое время чай, сахар, хлеб, колбаса – всё по талонам. А тут – везде пища! И пахнет кофе и булочками. Мы идём мимо какого-то большого здания под круглым куполом, спрашиваю нашего товарища: это цирк? Оказывается, городской рынок – с невиданными, маслянисто сияющими, мясистыми горами черешни на прилавках».

«Все будто очнулись от летаргического сна»

Марина Колотвина: «После первых наших выставок все будто пополам разделились. Давление ощущалось страшное: словно глубоко под водой и на надоблачной высоте самолёта – одновременно. Одни громко восторгались: это просто счастье какое-то. Другие чуть ли не кричали: уничтожить, сжечь! Кто-то подходил с вопросом, как я могу такое выставлять – это ведь очень личное. Кто-то ухмылялся: «Да мой ребёнок лучше рисует!». Какая-то дикая карусель».

Валера Колотвин: «Однажды ко мне пришёл пожилой, многое повидавший и изрядно уставший от жизни «фондовский» художник. Долго смотрел на работы. Потом говорит: «Я вам завидую – чтобы так красочку размазать, нужно большое мужество».

Михаил Бессонов: «Было много людей, которые страшно негодовали – а потом помнили в подробностях все «ужасные» картины Круга Чистых, хотя прошло уже два и три года. И

не было ни одного равнодушного человека – будто все очнулись от летаргического сна: живые глаза, живые реакции».

«От всего этого оглушительного «белого шума» я ощущал полную потерю ориентации, – вспоминает Валерий Колотвин, – у меня мозги на место встали только в Москве да и то спустя два месяца».

Это было самое начало 90-х: Валера и Миша едут в Москву, чтобы купить кисти, краски, холсты, которые в Новокузнецке в огромном дефиците и есть только в Художественном фонде, но оттуда далеко не всё выцарапаешь, – а заодно покорить столицу. И покоряют – Татьяну Колодзей: у неё одна из самых известных и представительных коллекций в стране. Она «лечит» Валеру: «Вы уникальны – ни на кого не обращайте внимания». А он – как щенок, попавший на колбасные небеса: пропадает в Татьяниной сокровищнице – это огромный шкаф, набитый графикой, семь тысяч картин советских авангардистов со всего Союза, а ещё невиданная библиотека книг по искусству. Там новокузнецкий художник наконец-то утоляет свой информационный голод.

Старичок-искусствовед легендарного Центрального дома художника растроган работами Круга Чистых из Новокузнецка – и даже изыскивает для них площадку. Но там слишком долго ждать очереди, и новокузнечане выставляются в Центре «Творчество» на Таганке. В той выставке вместе с ними участвуют художники, фотографы, перфомансисты Валерий и Наталья Черкашины.

Валерий Колотвин: «Это была самая первая выставка «Kolodzei Art Foundation» – фонда сохранения и развития современного русского искусства, первого, который был создан в Америке российским гражданином, легендарным коллекционером и культурным деятелем с огромным международным авторитетом Татьяной Колодзей. Это она привезла Иосифу Бродскому на церемонию вручения Нобелевской премии бесценный символический подарок – галстук Бориса Пастернака».

Михаил Бессонов: «Был 92-й. Мы поехали с Татьяной Колодзей в аэропорт, чтобы забрать дары художникам России от американских предпринимателей, производящих холсты, бумагу, краски, кисти и всевозможные виданные и невиданные художественные материалы. Но таможня добро не даёт: необходимо оценить «гуманитарную помощь» и оплатить 20 процентов в кассу – это огромные деньги да к тому же ещё и в долларах! А если не сделать этого сразу – потом за склад с «Аэрофлотом» просто не рассчитаться. Татьяна в полуобмороке – выхода нет».

«Молодой парень-таможенник ехидно тянет: «Наши люди в булочную на такси не «ездют». Мы с ним один на один. Я лезу на стол, тыча в его лицо своим паспортом с новокузнецкой пропиской, а оттуда рассыпаются визитки информационных агентств Германии, Великобритании, США – приглашённых на нашу выставку. Кричу, что мы из Сибири и нам нечем работать, так что терять мне нечего – пусть арестовывает».

Парень явно в замешательстве, но шустро выкручивается: «Так вы художники? Из Новокузнецка? Да забирайте всё бесплатно». Вырвав материалы, «сибирские валенки» всё честно складывают в кучу в фойе выставочного центра – и не могут к ней подойти: московские собратья, плечом к плечу, растаскивают краски и кисти. Немолодая женщина-

искусствовед растерянно говорит: «Это несправедливо – если бы не вы, ничего бы не было, – и вдруг мудро улыбается, – Холсты не унесут – они тяжёлые». И правда: на тех гуманитарных, вырванных у аэрофлотского таможенника холстах художники Круга Чистых пишут до сих пор.

Единственная стратегия развития человечества

Спрашиваю: поговорим про ваше название – или надоело? Валера, улыбаясь давним воспоминаниям, говорит, что всё просто: Круг – это круг общения, а Чистые… Однажды новокузнецкий искусствовед и создатель – тоже в «махровых» 90-х – товарищества мастеров народных промыслов «Творчество» Людмила Ивановна Бендас сказала: «Вот за что вас люблю – вы какие-то чистые».

«И так это в наше умонастроение упало, – говорит Колотвин, – удивительно! Ведь в основе искусства, как я и мы его понимаем, находится идея очищения сознания. Всю свою сознательную историю человечество производит гигантское количество образного мусора – он, как одноразовые пластиковые стаканчики и полиэтиленовые пакетики, катастрофически засоряет наше сознание. В итоге накопилась невообразимая помойка: и чтобы люди могли как-то самоопределиться – нам нужен инструмент очищения. Это и есть искусство, которое возвращает человеку настоящую красоту и привлекательность мира с ясным ощущением живой и чудесной полноты существования».

«Зачем нужны художники? Это такой же нелепый вопрос, как, например, зачем нужны дети, солнце, цветы?! Ответ прост: чтобы дарить радость».

Творчество – очень хрупкая вещь. Но одновременно – и очень сильная. Кто мы и зачем мы: здесь и сейчас? И что такое красота – твоя и бесконечного мира? Нежность, гнев, смятение, ликование и ужас жизни. Разверзнутые небеса мерцающих звёздами глаз. Сонное дыхание рассвета. Улыбка ребёнка, смотрящего на тебя с доверчиво-серьёзным пониманием – как могут смотреть из вселенной. Душа, таящая опасные желания. Ускользающие, узнаваемые сумраки богов и людей, страх, боль, любви смешные содрогания. Ещё: тревожные лики с озябшими замкнутыми устами и заплаканное сияние, идущее сквозь боль ресниц. Бестолковость на сердце и что-то, тихо, щемяще, тепло, беспомощно дышащее на розово-пепельном небе. Всё и ничего. Вопросы и ответы. Тайна.

Человечество ещё с палеолита пытается ответить на эти свои бесконечные вопросы – чтобы понять себя и других. То, что внутри человека, и мир вокруг, непрерывно меняясь, требует непрерывного осмысления. Универсальному языку живописи – эмоциональному, искреннему, образному, метафоричному, рождающему ассоциации, исполненному глубины – не нужен гугл-переводчик. Он понятен любому. Он учит нас, как в бесконечном, меняющемся мире понимать своё «я» и воспринимать друг друга, взаимодействовать и даже «выживать» – потому что культура, воплощённая в искусстве, была, есть и будет единственной стратегией развития человечества.

Инна Ким

NK-TV.COM