Картины – это остановленные художниками мгновения. Они могут быть тёплыми и приятными – как луч утреннего солнца, щекочущий зажмуренные глаза. Невыносимо прекрасными. Печальными. Счастливыми. И все они – плотина, которая удерживает время, сливающееся в бесконечную тревожную круговерть, безучастно поглощающее беспомощных, слишком недолговечных людей. Останавливаясь вместе с одним из этих мгновений, мы становимся его частью: и время застывает, будто диковинное зеркало самого глубокого озера Земли на холстах иркутского художника Владимира Осипова, так что и не разобрать, реальный это мир или сказочный, – а мы обретаем бессмертие.

На выставке «Родина – Сибирь», открытой на улице Автотранспортной, 51, в павильоне №1 выставочного комплекса «Кузбасская ярмарка», триста чарующих мгновений-картин – и каждое из них откликается в ком-то улыбкой узнавания и любви. Лично меня сразу же притянул к себе магнит двух осиповских работ – «Байкал. Порт» и «Байкал. Старый причал». В их космос можно вглядываться часами – глаза не соскучатся: зима, всклокоченное тучами низкое небо, гладкая и прозрачная, не столько видимая, сколько ощущаемая опасная глубина, засасывающая тебя – стоящую перед картинами – на немыслимое дно, где навеки упокоены погубленные Байкалом корабли. Ощетинившиеся редким голым лесом горы, похожие на уснувших чудищ из страшных сказок. Брошенные то ли зимовать, то ли умирать одинокие баркасы.

Ещё одно зачарованное мгновение – «Лес зимой» Дмитрия Плохих из алтайского села Зудилова. Родное бесхитростное чудо: всё вокруг белое из-за мягких сахарных облаков уютного снега. Деревья печально прогибаются под этой щемящей тяжестью. Те, кто ещё вчера зачерпывал невозможные синие небеса широкими рукавами колючих ветвей, стали словно странные космато-сказочные существа – то ли кикиморы-лешие, то ли чудовища, как из старого мультика про аленький цветочек, то ли смешные глазастые пушистики из весёлых игрушечных магазинов, – заботливо покрытые блестящей снежно-сахарной помадкой. Можно подобрать под заснеженной ёлкой сломанную веточку и нарисовать след славной птичьей лапки: три луча-чёрточки, расходящиеся из одной точки, точно крошечное распятие времени, – и поспешить в близкое тепло согретого печкой дома.

А слышите, какая здесь тишина? Даже уши закладывает! Птицы то ли улетели, то ли попрятались: никто не выводит невидимых песен из заплаканной нежным снегом чащобы. И небо: мягкое, серое, уютное. Будто варежка из козьего пуха.

И снова зимний лес, но теперь он совсем другой: сияюще-сверкающий и сиренево-синий от невозможного январского солнца – это «Зимнее солнышко» новокузнецкого художника Анатолия Храброго. И правда: у нас в январе наступают такие дни – словно стеклянные. Будто окна, сквозь которые небеса разглядывают зачарованно-замершую землю. Такие прозрачные солнечные дни делают все деревья – до самого крошечного птичьего пёрышка беспомощно замёрзшей хрустальной ветки – чёткими и плоскими, лишёнными объёма и тени. Вся лесная вселенная словно заполнена режущим светом первого дня творения – и деревья стоят, не шевелясь, в ломком кружеве огненно вспыхивающего инея. А снег сладко пахнет свежевыпавшим, скрипящим под ногами счастьем.

Ещё вчера он, этот снег, лежал такими незыблемыми сугробами с льдисто вмёрзшими в них следами птиц, похожими на неразборчивые закорючки диковинных писем зимы, – и вот, посмотрите сами, безудержно тает. Проваливаясь по колено в небо, весна идёт… Весне дорогу! И столько нежности и силы в «Таянии снегов» омской художницы Ларисы Симоненко, что перехватывает дыхание: неудержимые деревья и земля выталкивают наружу листья и цветы – сморщенные и клейкие, как любое новорожденное существо. Кажется, сейчас сердце, не выдержав, просто сломается: на мир беспощадно обрушиваются новые звуки, запахи, цвета и чувства. А твою голову уже привычно кружит беспечный, лёгкий, остро пахнущий всеобщей вселенской талостью грех – это пьяный, звонкий, зелёный ветер играет флейтами человеческих сердец.

Сердце щемит от этого вселенского весеннего заговора: его имя – любовь. Такой он – прекрасный и жестокий – «Закон тундры» красноярского художника Константина Войнова. Здесь время делится на полярную ночь и полярный день. Здесь зима длится больше полугода, и солнце не встаёт над горизонтом. Но однажды начинается весна: и под тёплыми, сырыми, клубящимися облаками бегут звонкие синие ручьи, превращающиеся в реки, стекающие в озёра, – и сумерки не наступают. Мхи устилают землю мягкой волшебной шкурой. Всё вокруг цветёт. И тёплый ветер ерошит искрящиеся шерстинки на исхудалых боках северных оленей.

Но они ничего не видят и не ощущают, кроме неодолимого любовного жара – и готовы убивать или быть убитыми. Чтобы в самом начале лета на свет появились тыкающиеся в маму мягкими губами пугливые большеглазые дети с маленькими трогательно-шерстистыми рожками-пупырышками и высокими – как у папы! – ножками.

А это «На Иртыше. Май» омского художника Виктора Маслова: чудная работа – и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься внутри дивной одуванчиковой маеты, где от бесповоротного всеобщего цветения вообще не продохнуть. Ливень-май весело взрывается тёплыми молниями цвета. А вокруг пульсирует непостижимый свет, какой наверняка наполнял новорожденную вселенную. Он как волшебная пыльца, которая отрывает тебя от земли: только закрой глаза. Май – это юность: он наполнен эгоистичной физической радостью простых движений в безостановочно движущемся мире. Всё

пружинится, тянется, звенит – очень приятно чувствовать своё тело полностью. Как сокращаются мышцы и бежит весёлая кровь. Ощущаемые кожей теплоту и движение воздуха. Фиксируемые сетчаткой разноцветные вспышки весны. Все звуки и запахи.

И вот лето: оно повсюду – «Иркутский двор этим летом» омской художницы Елены Чебаевой по уши залит летним дождём. Такая милая привычка узнаванья – точно мне опять двенадцать! И я сижу на подоконнике – острый подбородок в голые коленки, мокрый нос к стеклу. И смотрю с высоты своей пятиэтажной вселенной на этот весёлый всемирный потоп. А за потоками воды, гремящей во дворе, всегда приходят радуги из вёдер солнца – и можно бежать на улицу к друзьям. Чтобы вместе хоронить секреты из стекляшек и кормить четверолапые уличные ватаги тайком унесёнными из дома мамиными котлетами.

А это «Лето» новосибирского художника Валерия Ушкова: весь насквозь солнечный, звенящий птицами и насекомыми лес, причудливо раскрашенный цветами и лишайниками. Яркое разнотравье. Горячая от солнца кора. Бабочки садятся прямо на тебя, лепятся крошечными лапками на голые руки, рукава, волосы, тычутся щекотными локаторами-усиками. А на земле лежат ещё влажные берёзовые стволы, сломанные прошедшей грозой. И пока идёшь, можно полными ароматными горстями набирать землянику, ежевику, малину, а можно наткнуться на симпатичную семью важных боровиков. Только странно и даже немножко страшно – ты совсем один, а вокруг глухой лес… Вдруг медведь!

А какие у нас в июле непереносимые, сумасшедшие «Ароматы Иван-чая» – как на картине Александра Шафеева из Омска. Белый от зноя летний день, истекающий мельчайшими оттенками травяных и цветочных запахов, которые будут просто оглушительными с приходом чёрной бархатной ночи. И каждое «завтра», лениво занимающее место безмятежного «вчера», походит на него, как капля-близнец, а вместе они сливаются в одну широко и тихо струящуюся реку, которая то ослепительно блестит, то таинственно искрится в свете неторопливо чередующихся солнца и луны.

О неминуемом восходе первого возвещают суетливые птицы, а вторую томно встречают охрипшие от любви лягушки, поющие ветхозаветную Песнь Песней. И все соломоны и суламифи древнего царства лета, скрываясь под невидимой защитой своих тайных убежищ, старательно плодятся и размножаются. А я изнемогаю от белого летнего солнца, лёжа с книжкой на цветущей июльской поляне: по мягким сиренево-розовым лепесткам к сладким серединкам непреклонно сползаются невидимые крошечные муравьи – и по страницам моей книжки скользят таинственные отражения местного микрокосмоса.

Лето – это жар и прохлада, тьма и сияние, тихий крик и ликующий шёпот окружающего мира. Наступает вечер – «После заката» омской художницы Татьяны Бугаенко: солнце уже село – и внизу, на мокром блестящем песке, нестерпимо сияло и расплывалось ещё одно, а люди, шедшие по кромке заката, были похожи на цапель с длинными ногами. Все звуки земли – шум волн, невидимых после заката, и горькие птичьи крики – сливаются в оглушительную тишину. Как эти птицы, устроившиеся на ночь в зарослях, и заснувшие рядом с теплом матерей смешные детёныши, в это мгновение я ощущаю страшное одиночество. Будто меня покинули. Словно я навсегда останусь здесь одна.

И чудо из чудес – диковинные, волшебные, невероятные «Пейзаж с облаками», «Река Иня», «Солнце и ветви» художника из Новосибирска Александра Жукова: там всё яркое, объёмное, настоящее, каким оно и было создано во время сотворения мира. Эти картины словно сияют, струятся и переливаются – каким-то невозможным изначальным светом светящихся газа и пыли неудержимо расширяющейся вселенной. Будто Большой взрыв только-только случился: от этого твои ощущения путаются, а органы чувств взвизгивают от перенапряжения, – и ты осязаешь воздух, перебирая обожжёнными пальцами каждую шершавую нитку запаха, вплетённую в общий замысловатый узор из солнца, неба, ветра, деревьев, реки, облаков.

Ты слышишь, какого цвета становится река перед самым рассветом, меняя оттенки, глубину, настроение – тысячи лиц в течение дня. Ты вдыхаешь обжигающий звон всех звёзд небесных. Ты видишь шум дождя, звонко и весело барабанящего по яркой листве. Ты пробуешь на вкус движение – себя и оглушительного мира. И ты чувствуешь такую дикую физическую радость, какая бывает только в детстве, когда всё тело звенит-поёт от роста, от невыносимой лёгкости бытия, от всеобщей и частной чудесности: вселенной, бега, плавания, лета, слепого ливня, запахов, вкуса свежих огурцов с хлебом… Крышу сносит!

А самое пугающее – это ощущение присутствия, будто тебя всё время осторожно разглядывает, обнюхивает, дышит в лицо, прикасается: Нечто, вроде бы не имеющее ни глаз, ни носа, ни дыхания, ни тела… или всё-таки имеющее? Оно ведь может использовать подручные тела – бабочек, щекотно садящихся пятнистыми ангелами на твоё плечо, липкую невесомость прозрачных паучьих сетей, поймавших твоё лицо в солнечном лесу, тёплую шершавость широкой сосны под твоей спиной, тонкий трепет нежного синего цветка в твоих пальцах, холод и морщинки ещё не успевших согреться речных камней.

А это «Утро Шории» новокузнецкого художника Александра Суслова: над головой сияет голубая бездна нереальных небес, а вокруг застыли сказочные, мохнато-зелёные горы, – будто попадаешь совсем в другой мир, а времени просто не существует. Ночами здесь слышно бесконечную, звонкую, льдисто-голубую песню Ньяаан Улгер и Кижиг Улгер. Это ковши шорских Большой и Малой медведиц, которые с начала и до конца времён черпают сияющую ледяную воду небесной реки-дороги Тегри Йол, в чьём русле находится наша галактика Млечный путь. А севернее сверкает Тан Шолмон, Полярная звезда, прозрачная слеза на лике Всевышнего Ульгеня.

Ульгень и Элрик – братья-творцы. Первый сотворил солнце, луну и звёзды, землю и реки. Второй – горы. Первый создал птиц, зверей и человека, но человеческую душу, как ни старался, сотворить не смог. Это сделал Элрик, поставив условие, что созданная душа будет принадлежать ему, а телом пусть владеет Ульгень. И шорцы верили, что добрый бог, живущий на небе, и злой бог, обитающий в подземье, равны между собой, а их власть над человеком одинакова. Так что счастье, здоровье, богатство – даётся людям по воле обоих, а не одного божества. И очевидное зло – болезни и несчастья – тоже.

Действительно: наша родина, Сибирь, многолика, чудесна – и сурова, но бесхитростна, как «Рождение дня» художника из Улан-Удэ Баира Тайсаева. Может, где-то далеко отсюда кто-то, молясь всем известным и неизвестным богам и надеясь только на чудо, терпит кораблекрушение. Но прямо сейчас происходит неповторимое чудо – сегодняшний рассвет! Буря мечется в бездорожном небе, корабли бесследно тонут в пучине, смерть свирепствует, а дети беспечально играют на берегу невозможных, прекрасных миров – не чуя горя и боли окружающего (потому что они дети).

Любое человеческое дитя (как и все детёныши), родившись, не ощущает ни пространства, ни времени – и только взрослея, начинает их осознавать. На берегу бесконечных миров – ежеминутно рождаемых волнами – всегда великое собрание детей, сосредоточенно слушающих песни ракушек, строящих башенки из мокрых камешков или песка. Наши следы на Земле не долговечнее хрупких нежных печатей, которые оставляют быстрые детские ноги на песке: плеснёт пару раз весёлой волной, и снова только гладко сложившиеся песчинки – это волны играют с детьми. Но если взглянуть в лицо мгновениям, которые заставила замереть удивительная выставка «Родина – Сибирь», то легко уловить простые движения мира, вечно поющего свою ликующую песнь, – и снова стать детьми: удивляющимися, счастливыми, бессмертными.

Инна Ким

NK-TV.COM