Идут последние репетиции перед премьерой. На этот раз в наш театр драмы приглашён немецкий режиссёр. А на кастинг приезжают необычные артисты. Дело в том, что для спектакля «Сказки венского леса» нужен упитанный пятачок. Единственная, кто показал свою артистичность, – очаровательная малышка-минипиг Яна. «Если она успеет выучить роль, то впереди у неё блестящая карьера», улыбается режиссёр Андреас Мерц-Райков.

О любви и Шекспире

Андреас Мерц-Райков изучал драматургию в мюнхенских Университете Людвига-Максимилиана и Баварской театральной академии, а режиссуру – в австрийском Университете Моцартеум в Зальцбурге. Работал в театрах Мюнхена и Берлина. Многим немецким театральным режиссёрам не сидится на месте – обычно они ездят по стране и ставят спектакли то тут, то там. Режиссёр-фрилансер Андреас пошёл ещё дальше – и оказался в России.

Он здесь уже семь лет. Его постановки в провинциальных русских театрах были не раз номинированы на «Золотую Маску». В разъездах по нашей стране Андреас проводит всё время, а дома в Берлине бывает редко. Но рядом с ним его жена – театральная переводчица Екатерина Райкова-Мерц.

Андреас говорит, что стал работать в России, скорее, по стечению счастливых обстоятельств, чем из-за взвешенного решения: принял участие в культурном проекте Гёте-Института, попав режиссёром в украинские Донецк и Одессу, а потом был Казахстан. И тогда он задумался: а куда я хочу сейчас? И понял, что ему очень интересно объединить традиции двух сильных театральных школ – немецкой и русской.

А тут такой удачный случай: в 2011 году режиссёра приглашают поэкспериментировать в посвящённой Шекспиру театральной лаборатории Саратовского академического театра юного зрителя, где в это время работала его будущая жена. А два года спустя Андреас ставит в Саратове пьесу Брехта, по которому его с тех пор считают экспертом.

О немецком и русском театрах

Андреас Мерц-Райков, безусловно, – интересный режиссёр. Вдобавок он представитель совсем другой театральной школы. Хотя не так уж немецкая отличается от русской – утверждает Андреас. И всё-таки эти отличия есть: «Русский актёр проживает все чувства своего героя – он и есть этот герой, – объясняет режиссёр, – А немецкий актёр просто

играет. Он оставляет дистанцию между собой и героем, которого изображает. И он учитывает присутствие зрителей. Это как в старом театре, если вспомнить Шекспира: там актёры тоже не проживали, а играли персонажей, а их главным партнёром был зритель».

Такой взгляд на театр кажется непривычным и даже каким-то механическим: ведь если роль не прожита, а всего лишь разыграна, то и зрители останутся равнодушными. Андреас возражает: «Вы видели, как играют дети? Я принцесса, а ты моя лошадка! Они прекрасно понимают, что это игра, но ничто не мешает им наслаждаться полётом своей фантазии. Это абсолютная свобода, но действующая по определённым правилам. Так происходит и на театральной сцене. Подобные правила игры освобождают актёра от условностей и позволяют ему раскрыть свой эмоциональный спектр, создавая глубину роли».

Немецкий режиссёр считает, что перед артистами всегда должны стоять вопросы о воздействии их игры на публику: что она должна понять, как этого можно добиться. Не артист переживает за героя, а зритель переживает и думает – это самое важное в театре. Андреас сравнивает играющих в спектакле актёров с симфоническим оркестром: талантливые музыканты создают прекрасную музыку, но они не являются музыкой, а просто извлекают её с партитуры при помощи умелых и точных прикосновений к инструментам, наполняя извлечённые ноты собственными эмоциями.

«А себя я воспринимаю как дирижёра, который настраивает общую мелодию, – говорит режиссёр, – Сейчас у нас очень интересный период: артисты уже освоили «партитуру» и начинают играть, обнаруживая свою свободу в «несвободной форме». Мне кажется, мы нашли общий язык.

Андреас приводит пример: «Если артист переживает внутренний конфликт героя лишь глубоко внутри себя, то я ничего не вижу – как и зритель. А публика должна быть сопричастна происходящему на сцене, поэтому ей необходимо всё понимать. Язык тела не требует расшифровки. Каждое движение рождает определённую эмоцию – сначала у актёра, потом у зрителей. К этому можно свести теорию Брехта, но об этом же говорил и поздний Станиславский».

О Новокузнецке и Достоевском

Снова обращаюсь к обоим ребятам, спрашивая, в каких городах нашей страны они уже работали. Андреас показывает мне карту в телефоне – на ней 35 звёздочек. Каждая – звёздочка – это спектакль. Саратов, Серов, Пермь, Норильск, Ачинск, Красноярск, а теперь – Новокузнецк. Больше трёх десятков городов – и по два месяца на новую постановку. При таком режиссёрском нон-стопе узнавать, что где понравилось и запомнилось, кажется бессмысленным. Андреас Мерц-Райков и Екатерина Райкова-Мерц, вызывая в памяти города, где были, и правда, вспоминают, в первую очередь, артистов и театры. И всё-таки они любят гулять и фотографироваться у местных достопримечательностей.

Новокузнецк не стал исключением. Ребята даже читали об истории нашего города, любовались образчиками его советской архитектуры и, естественно, были в музее

Достоевского. Оба признали, что это атмосферное место. А вообще Андреас уже собрал большую коллекцию таких связанных с Фёдором Михайловичем мест. Ведь тот когда-то много путешествовал по Германии и даже приохотился там к рулетке. Правда, игорный дом, в котором великий русский писатель проигрывал гонорары за свои бессмертные романы, не сохранился, но Андреасу удалось поиграть в казино, построенном рядом.

А когда режиссёр работал в Омске, где Достоевский сидел в остроге, то с удовольствием побывал в местном музее. И, конечно, Андреас прошёл дорогами Фёдора Михайловича в Петербурге. И это не просто развлечение: «В скором времени планируется постановка «Идиота» в театре Дармштадта», – рассказывает Катя. Андреас поясняет: «Из этого немецкого города родом ваша последняя царица Аликс. Там большая русская община, есть красивая православная церковь, которую начали строить ещё во время сватовства: в её фундаменте находится привезённая женихом русская земля».

У нас в городе немецкий режиссёр тоже не скучал. Только об одном он жалеет, что не побывал на металлургическом заводе и угольном разрезе. Это его мечта.

Об отсутствии эмпатии и фашизме

Спрашиваю Андреаса о «Сказках Венского леса» – эта пьеса написана австрийским драматургом Эденом фон Хорватом почти 90 лет назад. Неужели она интересна сегодняшнему зрителю? «К сожалению, этот спектакль очень современный, – отвечает режиссёр, – Пьеса написана в преддверии прихода нацистов к власти, и автор видит приближение ужаса, который потрясёт мир, через взаимоотношения обычных людей. Каждый персонаж искренне убеждён, что он-то хороший человек, он заслуживает того, чтобы немного расслабиться, повеселиться, пошутить. Но своими шутками они ранят друг друга, потому что в них отсутствует малейшая эмпатия – сочувствие к ближнему».

По словам режиссёра «Сказок Венского леса», все герои созданной в 1931 году пьесы накопили внутри критическую массу злобы, неудовлетворённости, зависти – это страшная энергия, которая вот-вот взорвётся. Ведь фашизм начинается не на трибунах и на парадах и не с первыми бомбами, упавшими на мирно спящих детей, а в маленьких магазинчиках и на пикниках, в обыденной жизни равнодушных к чужим чувствам людей.

Андреас Мерц-Райков утверждает: «В этих персонажах мы можем узнать себя, во многих ситуациях и конфликтах мы поступаем похоже. Современные люди теряют терпение друг к другу, перестают сочувствовать другим. Они думают, что не получили в своей жизни того, чего заслуживают, а вокруг одни враги, которые хотят отнять у них последние крохи. И это очень опасно: достаточно вспомнить нацизм, сыгравший на таких же чувствах толпы. Пьеса Хорвата – неотъемлемая часть немецкого театра. И это здорово: ведь театр – это лучшее место для тренировки эмпатии».

«Я предложил драматическому театру Новокузнецка именно этот материал, потому что он очень важен для меня, – признаётся Андреас, – Я хочу, чтобы новокузнецкие зрители тоже над ним задумались. И в этом отношении пьеса Хорвата идеальна. Она написана как комедия, то есть создаёт лёгкую основу для нелёгкого диалога. Но даже юмор здесь неоднозначный: одним становится смешно, а другим – больно».

Инна Ким

Фото Анастасии Пантелеевой, Ольги Слотиной

NK-TV.COM