Над тихой улочкой на окраине Вены, над вечерним Дунаем и Венским лесом летит весёлый лёгкий вальс, похожий на щекотные пузырьки золотого шампанского. Эта чудесная музыка была создана в мире, где ещё не придумали, как можно тысячами убивать себе подобных: например, в газовых камерах. Но чудес больше нет. Наступает время страшных сказок. Огромная круглая луна превращается в зеркало, отражающее злобу, ложь, страдание. Тьма поглощает свет, и глаза гигантской игрушечной обезьяны разгораются жутким красным светом. Истошно визжит поросёнок, которого берут на руки, чтобы зарезать и пустить на жирные колбаски. А искренняя, нежная, прекрасная женщина ломается, как кукла, и её уносит в свою лавку новый хозяин.

В репертуаре Новокузнецкого драматического театра появилась удивительная пьеса. Премьера спектакля «Сказки Венского леса» состоялась в Международный день театра, а уже следующим вечером его играли снова: и зал опять был полон, сопереживал и рукоплескал. С режиссёром «Сказок» Андреасом Мерцем-Райковым я встречалась накануне и поэтому с любопытством выискивала признаки немецкого театра, о котором мы говорили.

Находила их без труда – и, прежде всего, бросалась в глаза необыкновенная лёгкость: самой постановки и игры словно бы «дурачащихся» артистов. А главное – непринуждённого заигрывания с публикой, то и дело вовлекаемой в происходящее на сцене. Не скажу, что все новокузнецкие театралы восприняли непривычный формат благосклонно, но было немало зрителей, которые с очевидным удовольствием включились в игру и подавали обращающимся к ним актёрам собственные реплики.

Новокузнечане уже окрестили эту постановку «европейской». В действительности в ней много от шекспировского «Глобуса» и вообще карнавальных сценок, которые разыгрывались во время народных гуляний. А без близкого контакта с «почтенной» публикой и лёгкого отношения к условностям – в том числе и к реалистичности декораций – такой театр был немыслим. Даже грим персонажей в новом спектакле похож на старые – добрые и не очень – маски. Мне кажется, наши актёры блестяще усвоили этот интересный опыт, разыграв свои роли как по нотам знаменитого штраусовского вальса. А многие (лично для меня) раскрылись с неожиданной стороны, выйдя за рамки обычных амплуа.

«Сказки» захватывают: за тем, что происходит на сцене – а временами в зале, когда артисты движутся между зрительными рядами, – увлекательно наблюдать. То это комедия, почти бурлеск. То драма. «Сцены народной жизни» – именно так обозначен жанр спектакля – то простоваты, то пронзительны. Персонажи нескончаемо разглагольствуют о несправедливости жизни по отношению к ним – таким хорошим! – и бездумно, грубо веселятся. И вдруг – среди номеров лотереи, которые зачитывает из газеты обходительная Валери (Илона Литвиненко), – звучит глухим метрономом: 1941, 1942, 1943. Эту маленькую мимолётную деталь я назвала бы настоящей находкой. Думаю, она принадлежит автору адаптации пьесы Хорвата и второму режиссёру «Сказок» Екатерине Райковой-Мерц.

Спектакль начинается как страшилка, какие мы все с замиранием слушали в детстве. В одном прекрасном городе, на тихой улочке со стоящими рядышком тремя лавками – табачной, мясной и «Страной Чудес», где продаются игрушки, – маленькая Ида встречает помощника мясника Хавличека (Олег Лучшев), который говорит, что зарежет девчонку, как свинью. Та с визгом убегает. Шутник смеётся. Но почему-то тебе совсем не смешно: кажется, что в этой реплике скрывается страшная правда. И так со всеми шутками в «Сказках Венского леса» режиссёра Андреаса Мерца-Райкова: они не смешные, а жестокие.

Хотя люди, которые грубовато и обидно подшучивают друг над другом, не лишены своего рода добросердечия: такими мы видим Ротмистра и Тётушку (Вячеслав Туев) и, конечно, хозяйку табачной лавки Валери. Они даже пытаются помочь попавшей в беду Марьянн (Полина Зуева): правда, делают только хуже. Просто все персонажи пьесы зациклены на самих себе и удовлетворении своих нехитрых желаний. И жалеть по-настоящему они больше никого не в состоянии.

Отец Марьянн (Анатолий Нога) – хозяин лавки «Страна Чудес» – хочет стать тестем владельца мясной лавки Оскара: игрушки покупают плохо, а «жрать и курить люди будут всегда». И он тут же отказывается от дочери, когда та, поступая по-своему, не даёт ему получить желаемое. Бросает её на произвол судьбы. Не принимает незаконнорожденного внука. Но, даже «простив» Марьянн и растроганно предвкушая завтрашнюю встречу с маленьким Леопольдом, он, узнав о смерти мальчика, хватается за сердце и испуганно молит Бога о жизни для себя. А когда сердце отпускает – радуется.

Нежные балеринки – такие порхали в балете «Сказки Венского леса» о романтичной, хотя и драматичной истории сочинения одноимённого вальса и его влюбчивом авторе – вышучивают сердечные страдания брошенного Оскара (Андрей Ковзель), прикрываясь масками свиней. Вспыхивают пугающим красным светом глаза гигантской обезьяны: она на сцене как символ нового мира, в котором уже появились нацисты и совсем скоро не останется места для чудес и для написанных Хорватом и Штраусом «Сказок». Зато в нём будут газовые камеры.

Мир без чудес и сказок всегда наступает, когда одни люди считают себя важнее других, а удовлетворение своих нехитрых желаний ставят выше всего на свете. Когда легко оправдать любую эксплуатацию и даже уничтожение заезженной фразой сверхчеловеков: «Я заслужил самого лучшего». Когда исчезает любовь. А история Марьянн и тех, кто её окружает, – это ни в коем случае не история любви. Это история потребления. Героиню используют все: сначала отец, потом мужчина, которого она полюбила (Александр Шрейтер) – скорее, «из чувства бунта» против мира, где к ней относятся, как к игрушке или даже как к свиным колбаскам. А когда, наигравшись и насытившись, он её бросает – Марьянн начинают потреблять другие.

Вокруг неё закручивается весь сюжет. И не удивительно: она единственная, кто живёт, страдает, меняется. Впервые мы видим Марьянн в роли куклы – даже платьице и бант у неё кукольные, – которую вынуждают быть послушной, услужливой, механически говоря и делая то, чего от неё хотят. И жених Оскар обращается с ней, как с куклой. Может укусить. Может, уронить и задрать ей ногу. И вдруг она оживает: выжимает мокрые после купания волосы, смеётся, говорит обычные глупости влюблённых девчонок, бунтует, разрывает ненавистную помолвку, чуть ли не силой юного упрямства заставляет любимого с ней бежать.

В последних сценах она уже надломленная, но всё ещё живая: мечтает помириться с отцом, забрать к себе ребёнка. Смерть маленького сынишки ломает её окончательно. Финал по-настоящему страшный: безвольное, неподвижное, кажущееся мёртвым тело Марьянн уносит в темноту мясник Оскар. В то, что «и жили они долго и счастливо» ни за что не верится: достаточно вспомнить его становящийся зловещим голос, каким в балаганах и опереттах говорили злодеи, и пугающе светящиеся красные глаза гигантской обезьяны, на фоне которой брошенный жених произносил монологи о женщинах и любви вообще и Марьянн в частности. Просто мороз по коже.

Над тихой улочкой на окраине Вены, над вечерним Дунаем и Венским лесом летит весёлый лёгкий вальс, похожий на щекотные пузырьки золотого шампанского. Эта чудесная музыка была создана в мире, где ещё не придумали, как можно тысячами убивать себе подобных: например, в газовых камерах. Но чудес больше нет. Наступило время страшных сказок.

Инна Ким

Фото Сергея Косолапова

NK-TV.COM