Свыше половины добычи угля в России приходится на экспорт, а потому отрасль чувствительна к колебаниям внешнего спроса, который в ближайшие годы будет снижаться из-за ускорившегося замещения угольной генерации в энергобалансе европейских стран
На фоне перепалок Минэка и ЦБ о причинах замедления российской экономики незамеченным остался спад в угольной промышленности, долгое время являвшейся лидером по темпам роста среди добывающих отраслей, но резко притормозившей в последние месяцы. С января по июнь добыча угля в годовом выражении снизилась на 0,6% (до 212,9 млн т, согласно данным Росстата), хотя за первую половину прошлого года она увеличилась на внушительные 6,9%. К этому привело как сокращение внутренних поставок угля на 3,3% (до 79,6 млн т по итогам двух первых кварталов, по данным ЦДУ ТЭК), так и непривычная для последних лет стагнация экспорта в дальнее зарубежье, за первую половину 2018 года выросшего на 11,4%, а за аналогичный период 2019-го — лишь на 0,7% (до 97,1 млн т с учетом данных РЖД).

Закат угольной эры
В основе этих причин — долговременное снижение спроса. Достигнув пика в 2013 году, глобальное потребление угля за пять последующих лет сократилось на 2,5% — до 3,77 млрд т нефтяного эквивалента (н. э.), как следует из данных BP, в то время как потребление газа выросло на 14% (до 3,85 трлн куб. м). В Европе спрос на уголь и вовсе снизился на 19% (до 307,1 млн т н. э.), даже притом что спрос на газ остался прежним (549 млрд куб. м в 2018 году против 554,4 млрд куб. м в 2013-м).

В нынешнем году европейский угольный рынок продолжил сжиматься, и свидетельство тому — динамика импортных поставок угля морским транспортом, которые за январь-июнь в годовом выражении снизились на 6% (до 77,4 млн т), тогда как танкерные поставки сжиженного газа (СПГ) выросли почти вдвое, с 23,6 млн до 45,1 млн т (здесь и далее — данные Refinitiv, если не указано иное). Половину из этого прироста обеспечили США и Россия, суммарный экспорт которых в Европу увеличился с 1,9 млн до 14,1 млн т, в том числе благодаря наращиванию отгрузок с «Ямал СПГ», вторая и третья очереди которого были введены в строй во второй половине прошлого года, а также запуску СПГ-завода «Новатэка» в Высоцке (Ленинградская область) и первой линии по сжижению проекта Corpus Christi LNG в американском штате Техас.

Помимо ввода новых мощностей в странах-поставщиках, на доступность СПГ благотворно влияет снижение цен: так, средняя стоимость сжиженного газа на британском хабе NBP за январь-июнь в годовом выражении снизилась на 27% (с $7,1 до $5,2 за миллион британских тепловых единиц). Почти на столько же (на 23%, с $97 до $74,8 за тонну) снизилась и средняя цена отгрузки угля на Балтике. Однако его конкурентоспособности это не сильно помогло: за первую половину 2019 года выработка электроэнергии на европейских угольных станциях снизилась на 19% (год к году) — на 50 тераватт-часов (тВт*ч) в абсолютном выражении, согласно данным европейского мозгового треста Sandbag. В то же время на газовых станциях она увеличилась на 30 ТВт*ч, так же как на солнечных и ветровых (суммарный прирост на те же 30 ТВт*ч).

Наиболее сильно угольная генерация сократилась в западноевропейских странах (к примеру, в Германии — на 22%, в Великобритании — на 65%, а во Франции — на 75%), на которые в 2018 году пришлось 95% ввода мощностей в альтернативной энергетике среди 28 государств ЕС. Во многом поэтому за январь-июнь 2019 года морской импорт угля в Западной Европе снизился на 7% в сравнении с аналогичным периодом 2018-го (до 65,7 млн т), а 2017-го — на 19%, тогда как в Восточной Европе за два последних года он увеличился на 6% (до 25,4 млн т по итогам прошедшего первого полугодия).

Ветер и солнце перемен
Замещение угля в энергобалансе Европы, по всей видимости, продолжится и в ближайшие годы: согласно прогнозу Международного энергетического агентства (МЭА), доля угольных станций в европейской электрогенерации снизится с 23% в 2017 году до 15% в 2025-м и 10% в 2030-м, в то время как доля солнечных и ветровых вырастет с 12% до 20% и 27% соответственно, а газовых — почти не изменится (21% в 2017 году против 20% в 2025 -м и 2030-м). В отличие от Европы в Китае доля газа в генерации будет расти — с 3% в 2017 году до 7% в 2025-м и 8% в 2030-м, как следует из все того же прогноза МЭА; наряду с почти трехкратным увеличением доли ветра и солнца (с 6% до 14% и 17%) это уменьшит долю угля с 67% до 55% и 49% — подобно тому, как она снизилась с 75% до 67% в период с 2012-го по 2017 год (согласно данным BP).

Схожие, хотя и менее выраженные сдвиги происходят и в России, где за 2012-2017 годы поставки угля на электростанции снизились на 9% — с 96,5 млн до 87,5 млн т, как следует из данных ЦДУ ТЭК (по отчетам компаний). При этом выработка электроэнергии, по статистике Системного оператора, выросла на 2% (с 1053,9 млрд до 1073,6 млрд кВт*ч). К такому сдвигу привела в том числе постепенная газификация, уровень которой, согласно данным «Газпрома», за тот же период увеличился с 64,4% до 68,1%. Вкупе с сокращением продаж угля частным потребителям (на 9%) и снижением спроса со стороны металлургических и химических предприятий (на 14%) это уменьшило значимость внутреннего рынка, доля которого в поставках угольных компаний снизилась с 58% в 2012 году до 48% в 2017-м. Правда, ключевую роль здесь сыграло наращивание экспорта, за те же пять лет увеличившегося более чем на 40% — с 132 млн до 186,3 млн т.

Ловушка экспортного успеха
Однако у всего есть своя цена, и у экспортного успеха — тоже. Бурный прирост внешних поставок сделал отрасль чувствительной к колебаниям спроса и цен за рубежом. Причем не только в Европе, но и в Азии, на ключевом угольном хабе которой в австралийском порту Ньюкасл по итогам прошедшего первого полугодия средняя стоимость отгрузки угля в годовом выражении снизилась чуть менее чем на 15% — с $101,9 до $87,4 за тонну, согласно данным Refinitiv. Это замедлило прирост танкерных поставок российского угля азиатским потребителям (с 11,5% за январь-июнь 2018 года до 9,7% за январь-июнь 2019-го), за счет спроса со стороны которых угольщики могли бы возместить потери на европейском направлении, где прирост морских отгрузок за тот же период снизился с 2,4% до 0,7%. К концу августа азиатские цены и вовсе опустились до уровня европейских ($61,7 за тонну в Ньюкасле против $57,9 за тонну на Балтике), из-за чего экспорт на восток де-факто утратил свой премиальный статус.

Насколько длительным окажется сближение цен в Азии и Европе — большой вопрос. Впрочем, от ответа на него мало зависит тот факт, что угольная отрасль входит в новую реальность, для которой будет характерен сжимающийся спрос, падающая рентабельность и усиливающаяся межтопливная конкуренция.

Ключевой в этой ситуации риск — не столько в естественной стагнации экспорта, сколько в попытках его искусственно простимулировать, будь то за счет снижения НДПИ на уголь, рассмотреть возможность корректировки которого на днях поручил правительству президент, или отмены экспортной надбавки к тарифам РЖД, ликвидировать которую для отправителей угля в порты Северо-Запада весной призывали угледобывающие компании. Отрасль и без того получает поддержку в виде сравнительно низких ж/д тарифов. Насколько они низки, можно продемонстрировать с помощью доходной ставки РЖД — показателя, отражающего выручку железнодорожной монополии при перевозке разных видов грузов на одинаковое расстояние и измеряющегося в копейках за десять тонно-километров (т-км). В первой половине 2019 года для угля (202,4 коп./10 т-км, по данным агентства INFOLine-Аналитика) он был кратно ниже, чем для трех других значимых товаров российского экспорта — зерна (434,9 коп./10 т-км), нефти (779,7 коп./10 т-км) и черных металлов (818,4 коп./10 т-км).

Неизбежность жесткой посадки
Дополнительные льготы облегчат положение угольщиков на пару-тройку лет, но усугубят их проблемы в дальнейшем, поскольку падение спроса на уголь — долгосрочный тренд, который никакие субсидии побороть не смогут. Лишнее тому подтверждение — последний официальный прогноз Международного энергетического агентства (МЭА), согласно которому к 2023 году Европа сократит морской импорт энергетического угля на 24% в сравнении с 2017-м (до 87 млн т угольного эквивалента), а Китай — на 26% (до 106 млн т у. э.). Поэтому тарифные и налоговые послабления лишь отсрочат неизбежную адаптацию предложения под спрос, но в итоге сделают ее более болезненной.

Подобный эффект можно было наблюдать в первые годы рыночных реформ, когда в ответ на чуть более чем 25%-е падение внутреннего спроса (с 167,1 млн т н. э. в 1991 году до 123,9 млн т н. э. в 1994-м, по оценке BP) правительство попыталось поддержать угольщиков за счет субсидий, объем которых в 1993-1994 годы превышал 1% ВВП, как следует из данных Всемирного банка. Однако это оказалось слабым лекарством в условиях продолжавшегося сокращения потребления, которое к 1998 году сократилось еще почти на 20% (до 101,2 млн т н. э.), из-за чего суммарный спад добычи за первые семь постсоветских лет достиг 35% (с 362,2 млн т в 1991 году до 235,4 млн т в 1998-м).

Выйти из кризиса отрасли тогда удалось за счет резкого прироста экспорта, который с 2000-го по 2018 год увеличился в пять с лишним раз (с 37,5 млн до 193,2 млн т, согласно данным ЦДУ ТЭК), притом что поставки на внутренний рынок за тот же период сократились более чем на 10% (с 207,5 млн до 180,7 млн т). Однако сегодня в отличие от рубежа 1990-х и 2000-х нет столь же сильного потенциала для прироста внешних поставок, в том числе из-за логистических ограничений. У российских компаний, к примеру, отсутствует прямой сухопутный доступ в Индию — единственную крупную азиатскую страну, которая, по прогнозу МЭА, будет наращивать потребление угля (на 16,4% за 2019-2023 годы), а не снижать, как тот же Китай (на 2,6% за тот же период), Япония (на 5,6%) и Южная Корея (на 0,8%). А потому отрасли не избежать жесткой посадки, в которой льготы вряд ли станут надежным и безопасным ремнем.

https://www.forbes.ru/biznes/382827-zhestkaya-posadka-pochemu-ugolnuyu-otrasl-zhdut-tyazhelye-vremena

Фото: ТАСС