Старший товарищ, учитель и друг Михаил Константинович, устраиваясь на ночёвку под вековечной медово-розовой сосной, грозно махал руками: «До чего же вредный здесь гнус – поневоле поверишь в злых духов! А знаешь, Гриша, какой завод мы в этих местах построим? Ого-го какой завод! И не мы будем учиться металлургии у немцев да американцев, а они у нас». Глядя в небо, высоко горящее тысячами звёзд-мартенов над нескончаемыми просёлками, по которым ещё топать и топать, Гриша улыбался.

Сегодня день рождения Григория Ефимовича Казарновского– человека ясного ума и исключительных знаний, превосходного инженера, даровитого металлурга. Но таким уж было его счастье – он работал, помогая делу жизни сразу двух гениев, Михаила Курако и Ивана Бардина, и поэтому так и остался в их тени.

Старший из двух товарищей, заночевавших под звёздным небом, – это гений-самоучка, великий доменщик Михаил Константинович Курако. С юным, очень скромным инженером Гришей Казарновским он познакомился на Юзовском металлургическом заводе в Донбассе, где в то время работал Курако и куда поступил на службу вчерашний выпускник столичного петербургского политехаГриша. 

Знаменитый доменщик и молодой инженер удивительно быстро сошлись и даже подружились. И Михаил Константинович увлёк своего ученика и друга собственной немыслимой мечтой – невиданным раньше российским заводом, где бы металлургией занимались русские, а не иноземные инженеры.

Уже хорошо известный на весь мир доменщик всю жизнь страдал от иностранного засилья в российской чёрной металлургии. Все старшие рабочие, мастера, не говоря уже об инженерах, были голландцами, немцами, англичанами. Вся тогдашняя металлургия страны концентрировалась на заводах российского юга и Урала. Они давно устарели, аподавляющее большинство заводских операций основывалось на тяжелейшем труде. 

Курако мечтал о строительстве нового завода, где бы тяжкую работу людей взяли на себя механизмы. И тут его пригласили в Сибирь – организовать именно такой завод! 

А там, в Кузнецком угольном бассейне, много угля, пригодного для чёрной металлургии и много воды, без которой такое производство немыслимо, – в общем, всё для реализации заветной мечты. И Михаил Константинович, уволившись без промедления, уговорил поехать с ним такого же мечтателя, каким был сам, верного друга Гришу Казарновского.

Они отправились в далёкий путь – вдвоём решать задачу, какая по силам лишь десяткам тысяч человек. И наверняка бы решили! Михаил Константинович был гением и у него был надёжный помощник – умница Григорий Ефимович. 

Но добраться им удалось только до маленького шахтёрского городка Кольчугино, а дальше железной дороги просто не было. И они пошли пешком по кажущимся бесконечными просёлкам, которые тянулись вдоль молоденьких березняков, растущих в долинах речек Ини и Абы.

Иногда мечтателям везло – какой-нибудь местный крестьянин немного подбрасывал их по пути на старенькой телеге. Но в основном те сто двадцать вёрст они прошли на своих двоих – от Бочат к Усятам, от Усят к Спиченково, от Спиченково к Калачёво. А там уже было рукой подать до Кузнецка. 

Солнце жарило нещадно, но больше всего донимал злющий гнус – лез в глаза, в рот, нос и уши. Только под ногами у них – оба это прекрасно знали – лежали на небольшой глубине сотни миллиардов тонн каменного угля, необходимого для металлургического производства.

Площадку для невиданного будущего завода – огромную, ровную – Михаил Константинович с Гришей нашли в долине реки Томь, недалеко от устья Абы и горы Соколиной. Только зимой 1920 года невысокий, но крепкий, никогда не жаловавшийся на здоровье Курако сгорел от тифа, а Казарновский остался один.

Назад в Донбасс он не вернулся. Это стало бы верной смертью – в стране «пожарила» гражданская война. Но и в Кузнецке он не остался, а пошёл пешком той же дорогой, какой они пришли с Михаилом Константиновичем, и оказался в маленьком Гурьевске, где стоял «игрушечный» железоделательный завод.

Глухомань в тех местах была дикая, и местные мартеновские печурки с крошечной доменкой давно потухли, а прокат неподвижно застыл. Но Григорий Ефимович понимал, как они нужны сейчас людям, и взялся их оживить. Жители помогали инженеру охотно и безвозмездно – тут и работать-то было больше негде. А когда Казарновский восстановил производство, то и жизнь в Гурьевске возродилась.

В это время совсем близко то колчаковские части стреляли, то красные отряды. И как только за Гурьевском начиналась стрельба, рабочие сразу же прятали своего директора где-нибудь на сеновале или в погребе.

Война кончилась, а заводик продолжал работать. Да, здесь делали очень нужные людям гвозди, скобы, разный инструмент для строительства. Но ведь Григорий Ефимович вслед за своим учителем и другом Михаилом Константиновичем мечтал совсем о другом и, понятно, переживал, что их мечта так и не осуществилась.

Только до неё, как оказалось, осталось чуть-чуть подождать. В 1929 году в Кузнецк приехал Иван Павлович Бардин – строить по заданию молодой советской страны невиданный металлургический комбинат. Побывал он и в Гурьевске. Встретился с Григорием Ефимовичем и сразу понял, как ему повезло – найти здесь ученика и друга Курако, настоящего знатока чёрной металлургии.

И забрал его Бардин с собой на Кузнецкстрой, где в то время была лишь строительная площадка под будущий завод. Долгие годы Григорий Ефимович работал вместе с Иваном Павловичем – был его правой рукой и главным помощником. А когда Бардина перебросили на другой ответственный участок народного хозяйства СССР, он остался на КМК – скромным начальником технического отдела комбината, прослужив в этой должности до самой смерти.

Он жил на Верхней Колонии. Худенький, невысокий, с белыми будёновскими усами, Григорий Ефимович часто болел. А когда ему стало даже трудно ходить, заводоуправление выделило для Казарновского личный транспорт – коляску-двуколку с гнедой кобылкой, у которой были белые носочки на всех четырёх ногах. Едва её завидев, все местные мальчишки тут же выскакивали на улицу.

Григорий Ефимович оказался лихим наездником и гонял на службу до последнего дня своей жизни. Он крайне тяжело сходился с посторонними, но на своём заводе был приветлив со всеми и удивительно прост в общении. Работяги называли его «энциклопедией». Он любил возиться с молодёжью. «Нужно предвидеть, – учил молодых инженеров Казарновский, – надо видеть так далеко, насколько это возможно человеческому уму».

Он знал ответ на любой вопрос и владел не только иностранными, но и мёртвыми древнегреческим и латинским языками – пережиток гимназического образования, полученного Гришей в ещё царской России. Умер он в середине прошлого века и был похоронен рядом со своим другом Михаилом Константиновичем Курако.

На правом берегу Абы, между мостиком и баней, есть небольшая улочка всего в пять домов – это бывший, ещё один из первых кузнецкстроевских, переулок Школьный, который был переименован в проезд Казарновского. Удивительно, но от этого места до проспекта Курако – несколько минут ходьбы. Вот так и получилось: приехали вместе – и несмотря ни на что остались неразлучны.

О нас, людях, совсем не трудно забыть. Есть только одна возможность не быть забытыми – это помнить самим. Верить в легенды, которые тебе рассказывают городские улицы. И мечтать, как это умел Гриша Казарновский, скромно улыбавшийся когда-то высокому ночному небу, горящему тысячами мартенов-звёзд. 

Думаю, он жил и умер с лёгким сердцем, потому что сумел увидеть то, как осуществилась заветно-великая мечта его старшего товарища Михаила Константиновича. Хорошо, наверное, им спится рядом под ласковый шёпот летней листвы. 

И есть что порассказать друг другу! Григорий Ефимович горячо участвовал в строительстве и работе небывалого завода, созданием которого горело сердце Курако. А во время Великой Отечественной войны, которое обожгло судьбы миллионов, там придумали, как выплавлять крепкую броневую сталь для победных танков нашей Красной Армии.

Инна Ким 

NK-TV.COM