Он жил на Верхней Колонии. Худенький, невысокий, с белыми «будёновскими» усами, Григорий Ефимович часто болел. А когда ему стало даже трудно ходить, заводоуправление выделило для Казарновского«личный транспорт» – коляску-двуколку с гнедой кобылкой, у которой были белые носочки на всех четырёх ногах. Едва её завидев, все местные мальчишки тут же выскакивали на улицу. Григорий Ефимович оказался лихим наездником и «гонял» на службу – а он был одним из главных людей на заводе, начальником технического отдела – до самого последнего дня своей жизни.

По воспоминаниям, он крайне тяжело сходился с посторонними, но на «своём» заводе был приветлив со всеми и удивительно прост в общении. Работяги называли его «энциклопедией». Казалось, он знал ответ на любой вопрос и к тому же владел не только иностранными, но и «мёртвыми» древнегреческим и латинским языками – «пережиток» гимназического образования, полученного ещё в царской России!

В отличие от своих великих друзей – самоучек-самородков Курако и Бардина – Казарновскому не надо было «пробиваться». Он от рождения принадлежал к привилегированному классу, поэтому, как и положено, окончил гимназию, потом столичный Петербургский политехнический институт. 

Вот только как такого блестящего молодого человека «занесло» в глухоманский Кузнецк, а главное – как он с его-то происхождением стал в советские годы одним из руководителей Кузнецкого металлургического комбината, да ещё и удостоился награждения двумя орденами Ленина и двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны I степени, Сталинской премии II степени и Государственной премии СССР?! 

После выпуска из политеха Казарновский поступил на службу на Юзовский металлургический завод в Донбассе, где в то время работал Курако. Знаменитый доменщик и молодой инженер удивительно быстро сошлись и даже подружились. И Михаил Константинович увлёк своего ученика и друга собственной немыслимой мечтой – невиданным раньше российским заводом, где бы металлургией занимались русские, а не иноземные инженеры. 

Дело в том, что известный на весь мир доменщик всю жизнь страдал от иностранного засилья в российской чёрной металлургии. Все старшие рабочие, мастера, не говоря уже об инженерах, были голландцами, немцами, англичанами. Отсюда до сих пор сохранившиеся в металлургии иноязычные названия специальностей, агрегатов, операций. 

Вся тогдашняя металлургия страны концентрировалась на заводах российского юга и Урала. Они давно устарели, и подавляющее большинство операций основывалось на тяжелейшем труде. А Курако мечтал о строительстве нового завода, где бы тяжкую работу людей взяли на себя механизмы. И тут его пригласили в Сибирь – организовать именно такой завод! 

А там, в Кузнецком угольном бассейне, много угля, пригодного для чёрной металлургии и много воды, без которой такое производство немыслимо, – в общем, всё для реализации заветной мечты. И Михаил Константинович, уволившись без промедления, уговорил поехать с ним такого же мечтателя, каким был сам, верного друга Гришу Казарновского. 

И они отправились в далёкий путь – вдвоём решать задачу, какая по силам десяткам тысяч человек! И наверняка бы решили – если бы не трагедия, оборвавшая жизнь Курако. Ведь Михаил Константинович был гением и у него был надёжный помощник – умница Григорий Ефимович. 

Но добраться им удалось только до маленького шахтёрского городка Кольчугино, а дальше железной дороги просто не было. Так что великий доменщик и будущий лауреат Государственной премии пошли пешком – по кажущимся бесконечными просёлкам, тянущимся вдоль молоденьких березняков, растущим в долинах речек Ини и Абы!

Иногда мечтателям везло – какой-нибудь местный крестьянин немного подбрасывал их по пути на старенькой телеге. Но в основном те 120 вёрст они прошли на своих двоих – от Бочат к Усятам, от Усят к Спиченково, от Спиченково к Калачёво. 

А там уже было рукой подать до Кузнецка! Солнце жарило нещадно, но больше всего донимал вредный гнус – лез в глаза, в рот, нос и уши. Только под ногами у них – оба это прекрасно знали – лежали на небольшой глубине сотни миллиардов тонн каменного угля, необходимого для металлургического производства. 

Площадку для невиданного будущего завода – огромную, ровную – Михаил Константинович и Григорий Ефимович нашли в долине реки Томь, недалеко от устья Абы и горы Соколиной. Только зимой 1920 года хоть худой и невысокий, но крепкий и никогда не жаловавшийся на здоровье 48-летний Курако подхватил тиф и умер, а Казарновский остался в Сибири совсем один. 

Назад в Донбасс он не вернулся. Это стало бы верной смертью – ведь в стране в самом разгаре была гражданская война. Но и в Кузнецке не остался, а пошёл пешком той же дорогой, какой они сюда пришли с Михаилом Константиновичем, и оказался в маленьком Гурьевске, где стоял «игрушечный» железоделательный завод. 

Его построили ещё в 1815 году – сначала здесь плавили серебро, а затем переделали его под производство чугуна и стали. Только конкуренции с уральскими заводами гурьевский заводик не выдержал – тем более что глухомань в этих местах была самая что ни на есть дикая, так что к 1920 году его крошечная доменка и мартеновские печурки давно потухли, а прокат неподвижно застыл. 

Григорий Ефимович понимал, что даже этот маленький завод очень нужен сейчас стране и людям, и взялся за его восстановление. Жители Гурьевска несказанно обрадовались – тут и работать-то было больше негде. Помогали инженеру охотно и безвозмездно. А когда Казарновский восстановил производство и стал здешним директором, то и жизнь в Гурьевске возродилась.

В это время вокруг было очень неспокойно – то колчаковские части стреляли, то красные отряды. Но как только за Гурьевском начиналась стрельба, рабочие сразу же прятали своего директора где-нибудь на сеновале или в погребе. 

А потом война кончилась, а заводик продолжал работать! Да, здесь делали очень нужные людям гвозди, скобы и разный инструмент для строительства. Но ведь Григорий Ефимович вслед за своим учителем и другом Михаилом Константиновичем мечтал совсем о другом и, понятно, переживал, что их мечта так и не осуществилась. 

Только до осуществления этой мечты, как оказалось, осталось чуть-чуть подождать! В 1929 году в Кузнецк приехал Иван Павлович Бардин – строить по заданию молодой советской страны невиданный металлургический комбинат. Побывал он и в Гурьевске. Встретился с Григорием Ефимовичем и сразу понял, что ему в его деле очень повезло – найти здесь ученика и друга Курако, настоящего знатока чёрной металлургии. 

Разумеется, Бардин забрал Казарновского с собой на Кузнецкстрой, где в то время была одна строительная площадка под будущий завод. Долгие годы Григорий Ефимович работал бок о бок с Иваном Павловичем  – был его правой рукой и главным помощником. 

А когда Бардина «перебросили» на другой ответственный участок народного хозяйства СССР, Казарновский остался на КМК – начальником технического отдела комбината, прослужив в этой должности до самой смерти. Ясный ум, большие знания и опыт – вот что ценили в Григории Ефимовиче великие Курако и Бардин. «Нужно предвидеть, – учил молодых инженеров Казарновский, – надо видеть так далеко, насколько это возможно человеческому уму».

В годы войны он активно участвовал в перестройке работы завода, способствовал быстрому переходу к выпуску оборонного металла, развёртыванию новых производств, размещению эвакуированных цехов и заводов. Ещё в 1944 году, когда была учреждена Книга почёта КМК, первым в неё было записано имя Григория Ефимовича Казарновского.

Умер он в 1955 году и был похоронен рядом со своим другом Михаилом Константиновичем Курако. На правом берегу Абы, между мостиком и городской баней, есть небольшая улочка всего в пять домов – это бывший, ещё один из первых кузнецкстроевских, переулок Школьный, который в 1968 году по решению горсовета Новокузнецка был переименован в проезд Казарновского. От этого места до проспекта Курако – рукой подать! 

… Сегодня 135-я годовщина со дня рождения Григория Ефимовича Казарновского – человека ясного ума и исключительных знаний, превосходного инженера, даровитого металлурга. Он работал, помогая делу жизни сразу двух гениев, Михаила Константиновича Курако и Ивана Павловича Бардина, и поэтому так и остался в их тени. 

Инга Видалова