Мы живём в Сибири, или Энхэлукские закаты

Сколько себя помню, я собираю диковины. Ощущения. Чудеса. Золотые осинниковские кувшинки, словно у Клода Моне; идеальный красный солнечный шар, скатывающийся по гладкому пальмовому стволу на Пхукете; стеклянно-молочных голубых и розовых тарханкутских медуз. Какие же они красивые! Медузы у крымского мыса похожи на инопланетные цветы, на завораживающих чудовищ, которые колышутся разноцветным кисельным облаком. А недавно в моей шкатулке чудес появилось новое диво –разноцветные энхэлукские небеса, летящие над золотым от заката Байкалом.

Поездку в Энхэлук я выбрала из-за названия этого скромного бурятского посёлка, которое можно перевести, как «спокойный». Лучше и не придумаешь, чтобы подзарядить свою опустевшую батарейку!

Дорога туда занимает двое суток: сначала поездом из Новокузнецка до Улан-Удэ, потом на маршрутке до Энхэлука (та удобно идёт от железнодорожного вокзала). Посёлок, где я успокаивалась, примерно поровну делит неприметная узенькая речка, бурливо впадающая в Байкал. Местные называют её Красной. Я часто туда ходила по шуршащим галечным дорожкам, которые озеро выкладывало у самой воды.

Минут через сорок неспешного шага я обычно видела полузанесённый скелет лодки, почти утонувший в песчаных волнах. Напротив, на кипящей стремнине, темнели неподвижные силуэты рыбаков, которые будто охраняли некую границу. Вот только почему «некую»? Граница действительно была и проходила как раз по речке Красной.

Иногда речка вдруг поворачивала вспять и не впадала в озеро, а наоборот стремилась от него убежать, так что между ним и сменившей течение Красной образовалась полоска песка. Она была неширокой, однако увеличивалась прямо на глазах. Изменялся и цвет речной воды, которая становилась тёмно-оранжевой, даже пугающе красной. Красная река текла в сторону заболоченной ярко-зелёной поляны, сочно чавкающей под ногами, и там разбивалась на множество ручейков, безостановочно питающих эту гигантскую травяную-земляную губку. Насквозь промочив кроссовки, я поворачивала обратно к Байкалу. Разувалась, присев на обглоданные лодочные косточки.

Дети азартно играли в блинчики. По щиколотку в воде, боясь и взвизгивая, стояли женщины. Мужчины с матом забегали в ледяной Байкал. На живописно растопыренной коряге балансировала совсем юная парочка: парень оглаживал сверху донизу подружкину узенькую спинку, будто пытался заштриховать её жадной ладонью. Какой-то мальчик, раскинув руки-крылья, старательно водил ими по песку, оставляя отпечаток «ангела». Какая-то девушка собирала замысловатую мандалу из плоской гальки.

Гуляя по берегу, я постоянно таскала в карманах камешки, почти машинально подбирая по пути какую-нибудь яркую мелочь. Бездумно бродила и всё время трогала и поглаживала тёплую шершавость. А потом выбрасывала старые камни, освобождая место для новых. Но с собой никогда их не забирала – почему-то вдали от Байкала они теряли свой цвет и становились холодными, серыми, мёртвыми.

Нередко я проходила за день по пятнадцать и даже больше километров. И везде за мной тянулась цепочка разноцветных камешков (как хлебные крошки за смышлёным Гензелем). Я подумала: а может, они так размножаются? Как цветы привлекают насекомых – так лежащие у озера камни притягивали меня. А я переносила их туда-сюда и опыляла берег.

Но главным моим здешним удовольствием стали абсолютно неземные и нереальные энхэлукские закаты. Много где побывав, я ничего подобного нигде не видела. Выходила на берег и внутри что-то обрывалось от звонкого детского восторга: раскинувшийся гигантским стереоэкраном небосвод опять показывал нечто невообразимое.

Небеса были так неохватны, что слева от меня крутилось совсем другое кино, чем справа. Надо мной могло полыхать зарево всех оттенков жёлтого (через оранжевый и даже зелёный), но стоило немного сместить взгляд, и небо заливали синие и фиолетовые чернила, пенящиеся розовыми всполохами. А то закат становился непроглядно алым, окантованным по краям широкой лимонной рамой.

Подозреваю, что загадочным киномехаником или, скорее, художником, который каждый раз по-новому разрисовывал закат, был сам Байкал. А может, то, что я видел, являлось его непостижимыми снами, которые просто отпечатывались на сетчатке неба.

Инна Ким