На днях волгоградские врачи будут решать судьбу людоеда

 Душевнобольные люди должны жить среди здоровых. Этой гуманной позиции уже многие годы придерживаются на Западе. Такой путь, похоже, выбрала для себя и Россия. Согласно федеральной программе, за последние 4 года из лечебниц было выпущено более 70 тысяч пациентов. Сокращение коек — это не просто экономическая выгода. Мировая общественность должна знать, что в нашей стране налицо оздоровление нации. И те 70 тысяч, похоже, только первые ласточки. На днях консилиум волгоградских врачей примет решение, отпускать ли на свободу маньяка-расчленителя Александра Спесивцева, на счету которого десятки замученных жертв.

Маньяк с душой поэта

Душегуб Спесивцев, более известный как новокузнецкий маньяк-людоед, уже более 15 лет содержится в психиатрической больнице со строгим наблюдением, расположенной в селе Дворянское под Волгоградом. По версии следствия, он отнял жизнь у 82 человек. Как раз столько комплектов окровавленной одежды женщин, подростков и детей было обнаружено в его квартире после задержания. Правда, обвинению удалось доказать его вину только в 19 случаях. Суд направил его на принудительное лечение, и все эти годы потрошитель только и жил мыслью о том, как выйдет на свободу и заживет свободной жизнью.

Александр Спесивцев. СПРАВКА:

Страшные преступления, совершенные Спесивцевым, были раскрыты случайно. У его соседки захворала внучка, а в квартире в середине зимы были ледяные батареи. Бабушка с коммунальщиками и участковым постучалась к Спесивцеву в дверь, но парень ответил, что открыть не может: «Я – психически больной, меня мама закрыла на ключ». Дверь пришлось взламывать. Пред тем, что открылось взору вошедших, померкли бы фильмы ужасов. В ванне — кусок туловища девочки-подростка, в огромной кастрюле — конечности и останки тела. В ведре — внутренние органы, на крышке — голова. В одной из комнат — обнаженная девочка, раненная в живот, с поломанной рукой и множеством увечий и ссадин на теле. Сам изувер, когда вскрыли квартиру, сбежал через окно — по пожарной лестнице. Его задержали спустя несколько дней.

— Этот изувер находится в больнице с вердиктом суда «до выздоровления», — рассказала нам по телефону волгоградский психолог Тамара Проскурякова, навещавшая «больного» на днях. — 2 августа прошлого года вопрос о судьбе Шурика-душегуба рассматривался в Камышинском суде. Итог — принудительное лечение в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением продлено до 12 февраля 2012 года.

— Спесивцев должен пройти врачебное освидетельствование?

— Да. По отзывам врачей я поняла, что вряд ли они его отпустят. Слава богу. Но он старается! Все делает, чтобы выйти на свободу. Не спорит, не дерзит, все предписания выполняет, только в местной самодеятельности не участвует. По его мнению, песни, танцы — для дураков.

— Вам ведь удалось побеседовать. Какое впечатление он на вас произвел?

— Узкий лоб. Хитрые, злые глазки-бусинки. Как у волка. Заостренные кверху уши — черта можно играть без грима. При этом свеж и упитан. В свои 42 выглядит лет на 30. Душегуб строго следит за своим здоровьем и гигиеной. Это кому-то из пациентов медперсоналу приходится напоминать: пора-де, милок, постричься, побриться, принять ванну, сменить белье. Спесивцев скрупулезно следит за этим сам и напоминает, если о нем подзабыли. Шурик требует и регулярных осмотров терапевта. Волнуется за печень. Сетует: зачем-де так пичкают таблетками — «как бы не сказалось!». Просит постоянно назначать препараты, поддерживающие деятельность печени. Для профилактики. В еде сдержан — никакого переедания! «Это вредно для организма!» Жить садист, как видим, хочет долго. Следит ревностно и за режимом дня. Прогулки по воздуху — в любую погоду. Слывет книгочеем. Зачитывается любовными романами и произведениями Рея Брэдбери. Иногда пописывает стихи. Пожаловался: писал бы больше, но «проклятые таблетки мозги сушат»… А больше всего заставила содрогнуться информация про то, что маньяк Спесивцев, находясь на полном содержании в «здравнице для убийц», еще и ежемесячно получает пенсию. И какую? 8 тысяч 100 рублей. Хотя не работал ни одного дня. Ему даже трудовую книжку никогда не заводили.

Психиатрии нужны реформы

Освободить от принудительного лечения душевнобольного — безусловно смелый шаг. Но вдруг под раздачу попадут криминальные элементы, которые могут дать фору любому Чикатило и маньяку Пичушкину?! Чтобы понять, что ждет Россию в скором будущем, мы решили поговорить с психиатром-криминалистом Михаилом ВИНОГРАДОВЫМ.

— Михаил Викторович, в Новокузнецке, на родине Александра Спесивцева, многие потеряли сон. Им кажется, что маньяк вернется и начнет бесчинствовать снова. Какой-то шутник в подъезде его дома даже написал: «Я вернулся. Ждите 12 трупов». Если честно, как-то невесело от этого юмора. Неужели у хладнокровного убийцы есть шанс выйти на свободу?

— К сожалению, в нашей стране маньяков держат в клиниках «до излечения», а было бы целесообразнее ставить вопрос об их пожизненном пребывании в специнтернатах (если они признаны невменяемыми) или тюрьмах (если их признали вменяемыми). Мы с коллегами уже обращались в Госдуму с предложением пересмотреть закон о заключении маньяков. Но пока этот вопрос открыт.

— То есть, если Спесивцева признают вменяемым, его отпустят?

— Будем надеяться, не признают. Хотя в судебной практике немало случаев, когда маньяков освобождали даже из тюрьмы, за хорошее поведение, и они совершали новые преступления. Наглядный пример — питерский убийца Дмитрий Вороненко. Он сел уже в четвертый раз, теперь пожизненно. А до этого его трижды отпускали на свободу, и он снова и снова совершал преступления.

— Вы считаете, амнистия для душевнобольных — прогрессивный метод оздоровления общества? Просто страшно, что из «психушек» хлынет волна как безобидных, так и опасных людей.

— Не путайте обычную психиатрию с судебной. К маньякам, которых, к счастью, единицы, отношение все-таки особое. Это преступники. И многие врачи прекрасно осознают, что на свободе таким товарищам делать нечего. Во время курса лечения желание убивать и «кушать» у них пропадает. Благодаря лекарствам они возвращаются в понятийный мир реальных людей. Но, как только прием препаратов заканчивается, все неестественные желания возникают снова. Поэтому в их случаях необходим ежедневный врачебный контроль за принятием препаратов.

 

Борьба за койки

Так для кого же новые реформы в психиатрии? Кто должен попасть или уже попал на свободу? А главное — кому это реально поможет? Об этом наш разговор с заместителем директора Московского НИИ психиатрии Исааком ГУРОВИЧЕМ.

— Исаак Яковлевич, опишите своих пациентов. Издавна принято считать, что их недуги не позволяют им быть полноценными членами общества.

— Миллионы больных, страдающих психическими расстройствами, очень часто достойны уважения не меньше, чем мы с вами. И долг врачей — помочь им справиться с болезнями. Программа-минимум — облегчить состояние. Программа-максимум — вернуть в общество.

— Вы считаете, психиатрии нужны реформы?

— Они давно назрели. Для всех развитых стран сейчас имеется общая закономерность: сближение с общей медициной. И Россия — не исключение. Раньше больных содержали только в крупных психиатрических больницах. Все знали, где они находятся, и относились к этим учреждениям с определенным предубеждением. А сейчас положение изменилось. Произошел патоморфоз — изменение клинической картины заболеваний благодаря появлению новейших психотропных средств. Уменьшилось количество больных, недуг которых сопровождается беспокойством, агрессией… Изменился микроклимат в самих больницах. Он мало чем отличается теперь от микроклимата других лечебных учреждений. И самое главное заключается в том, что широкое применение психотропных средств и других методов лечения привело к тому, что мы имеем возможность оказывать помощь вне стен психиатрических больниц. Поэтому мы и говорим, что психиатрия сближается с общей медициной.

— В России есть возможность лечить таких больных вне стационаров?

— Есть, но она очень ограничена. Хотя психотерапевты уже давно осознают, что пребывание психических больных в стационарах наносит вред. Развивается «госпитализм» — пациенты утрачивают социальную компетентность. Кстати, минус крупной больницы еще и в том, что она имеет чрезмерно большой радиус обслуживания. Это работает против доступности врачебной помощи. Даже в сегодняшнем мире, который характеризуется развитостью транспорта, если радиус свыше 60 км, поступление в больницу снижается. Поэтому отказ от крупных больниц, перевод их в отделения при многопрофильных стационарах и приближение помощи к населению — это новые принципы оказания психиатрической помощи.

— И много ли у нас закрылось больниц узкого профиля?

— Пара десятков. Перемещение психпомощи из больниц в отделения — это большая экономическая проблема. Что значит закрыть больницу? Это же несколько тысяч больных рассредоточить. Наибольшее количество коек, кстати, было у нас в 90-м году — свыше 200 тысяч. А сейчас мы сократили 50 тысяч примерно. То есть четверть коечного фонда. Но все равно до Запада нам еще далеко. Если у нас на 100 тысяч населения 106 коек, то за рубежом всего-то около 50–70, а есть страны, например Италия и Испания, где еще меньше.

— Может, там и ситуация совсем другая — психов гораздо меньше?

— Везде одинаково.

— Ну хорошо, сократили койки. А что взамен?

— По всем правилам сокращение коечного фонда должно сопровождаться развитием внебольничной помощи. С этим, как я уже говорил, у нас плохо. Нас спасает в какой-то степени то, что в 30-х годах прошлого века была создана система диспансерного наблюдения. Больной, который выписывается, попадает в диспансер и там получает помощь. Есть еще дневные стационары. Всего их 17 тысяч по России. Больные могут приходить утром, а во второй половине дня уходить домой. Но в прошлом году количество коек в дневных стационарах тоже сократилось — на 750 мест. Все время росло, а теперь сократилось. И таких потерь много. За последнее десятилетие совершенно необоснованно уменьшилось число психиатрических кабинетов — на 220 штук. А что такое кабинет? Каждый район по закону должен иметь минимум одного психиатра. В городе один врач на 25 тысяч населения, в селе — на 40 тысяч. Но находятся бюрократы, которые говорят: надо сокращать места.

— А по какому принципу ведется отбор больных, которых нужно отпустить?

— Тут нет как такового принципа. Только экономическая целесообразность. С 1 января, допустим, у тебя было 100 пациентов. А должно стать 50… И делай что хочешь.

— А если у кого-то на свободе все-таки начнется обострение? В диспансерах и дневных стационарах за такими больными уследят?

— Разумеется, этих двух видов учреждений недостаточно, чтобы эффективно лечить душевнобольных. Еще три года назад в нашем институте был разработан документ, объясняющий целесообразность введения новых видов психиатрической помощи. Однако повсеместно внедрять их мы не можем.

— А в чем причина?

— Документ до сих пор проходит согласование в Минздравсоцразвития.

 

Стать нормальным можно среди нормальных

— В чем заключаются разработанные вами методы медицинской помощи?

— Один из них называется «клиника первого психотического эпизода». Речь идет о больных шизофренией. При первом проявлении заболевания таких пациентов мы рекомендуем помещать в дневной стационар. Не ждать, когда появятся новые симптомы болезни, чтобы начать лечить, а пытаться задушить болезнь в зародыше. Раньше диагноз «шизофрения» не ставился в амбулаторных условиях — только в стационаре. Но это неправильный подход. Мы выяснили, что 49% больных с первым психотическим эпизодом могут лечиться сразу в дневном стационаре.

— Можно выздороветь при шизофрении?

— Такой диагноз, как правило, не снимается, но он не мешает человеку жить. За всю жизнь у больного может случиться всего один психотический эпизод. Даже среди руководителей больших коллективов нередко встречаются шизофреники.

— А разве можно такому человеку стать руководителем?..

— Так ведь становятся. Раньше в психиатрических заведениях существовал так называемый учет. Каждый пациент, который хоть раз обращался в диспансерное заведение, начиная с 60-х годов, ставился на этот учет. При выезде за рубеж справка о психическом здоровье требовалась обязательно. У больных были большие проблемы с трудоустройством. Даже дворников, состоящих на учете, не брали на работу. Закон 1995 года ликвидировал учеты. Теперь есть только диспансерное наблюдение.

— А если в трудовом коллективе кто-то из сотрудников ведет себя неадекватно, на него можно пожаловаться?

— Можно. Обычно люди пишут заявление. Врач его изучает. И если он видит, что можно думать всерьез о психическом заболевании, он обращается в суд с просьбой позволить сделать освидетельствование. Если суд вынесет положительное решение на основании представленных документов, тогда неадекватного человека осмотрят специалисты.

— Какие еще виды медицинской помощи вы предлагаете внедрить?

— Есть группа пациентов, которым не помогает ни стационарное, ни амбулаторное лечение. Это больные с психопатоподобным поведением. Они выпадают из общего контингента больных. Если их помещают в больницу, через некоторое время их состояние улучшается, и их выписывают. Однако они игнорируют добровольные осмотры. И эффект, которого достигла больница, исчезает. В этом случае может помочь ассертивная бригада — выездная бригада настойчивого лечения. Они имеют возможность установить контакт с семьей. Кстати, семья иногда не понимает, что поведение больного обусловлено болезненными мотивами. Они порой считают, что у него такой характер. А когда бригада приезжает, она вовлекает всю семью в терапевтический процесс, всем становится понятно, как следует себя вести и что предпринимать, когда у больного случаются обострения. Таких специалистов можно вызывать «по мелочам». Иногда требуется, чтобы сестра просто сделала укол. Главный принцип такого лечения — не упустить время. Обычно это тот контингент больных, которые очень часто госпитализируются. По два раза в году… А при таком методе лечения госпитализации исчезают.

— Интересный метод.

— Есть еще. Он называется кейсменеджмент. Пациент на всю жизнь прикрепляется к одному врачу. Зная его подноготную, медик назначает больному наиболее эффективное лечение.

— А трудовая терапия как метод сохранилась?

— У нас раньше были так называемые лечебно-трудовые мастерские. А сейчас их нет, потому что они перестали получать заказы. Считалось, что это хорошая подготовка к трудоустройству. Но на самом деле больные застревали в этих мастерских на долгое время. Столь дешевой рабсилой дорожили, и поэтому не переводили на производство. А сейчас принято устраивать больных сразу в цех. Это более эффективная реабилитация. Главное, чтобы окружающие относились к таким работникам снисходительно и приветливо.

— С другой стороны, если эти люди жили в своем маленьком мирке и были довольны работой, зачем им крупное производство?

— Есть понятие «качество жизни». Дело все в том, что мы хотим вернуть человека в социальную среду. И это наша магистральная цель.

— А на существующих производствах на сегодняшний день подготовлены места для таких работников?

— А там не нужна особая подготовка. Это же не инвалиды зрения или опорно-двигательного аппарата.

— На каких же производствах им предпочтительнее трудиться?

— На всех.

— И такие люди могут быть даже конструкторами космических кораблей?

— Тем более! Вы разве не знаете, что среди, например, математиков большой процент людей с психическими нарушениями?

— Но ведь всех из лечебниц не вытащишь и на производство не отправишь. Наверняка есть хроники, которые вообще не покидают больничных стен.

— 20% больных отличаются феноменом больничного проживания. Они лежат годами безвыездно, поэтому утрачивают социальный потенциал. На Западе с таким контингентом поступают просто — снимают несколько квартир в обычном доме, поселяют пациентов и отправляют для наблюдения своих работников. Квартиры для независимого проживания есть и у нас — в Омске, Рязани, Тамбове, Питере. В сельской местности Омского региона много брошенных домов, выкупленных родственниками душевнобольных. Уже 16 человек переселены в деревни и даже трудоустроены. Понимаете, это единственный путь выздоровления!

— И сколько таких общежитий в России?

— На всю страну только 10. А на Западе их сотни. Однажды мы посетили германскую деревушку, заселенную душевнобольными. Там ряд финских домиков стоит, и в каждом домике по 2 человека живут. На территории есть кафе, и оттуда доносятся веселые песни. Сидят посетители, у каждого по кружке пива. Мы, конечно, порадовались за счастливую жизнь этих больных. Но с ними надо продолжать работать, чтобы не нарастала симптоматика. Даже на свободе наши пациенты должны быть под контролем.

Источник:Московский комсомолец