Хватит нам крутых парней

Барак Обама не крутой парень. Каждый вертит им, как хочет. Это безответная и слабая тряпка, которая в собственной стране сама себя не может защитить. Владимир Путин — вот это действительно крутой парень. Он сбивает самолеты в небесах, никогда не извиняется и ходит полуголый. Жизнь, она как тюремный двор, и Обама там трусливо прячется в углу. «Наверное, это настоящий ад, быть таким робким. … Он боится Владимира Путина», — написал о президенте один комментатор Fox News. И об этом говорят не только какие-то маргиналы: Морин Дауд (Maureen Dowd) как-то заметила, что бывшие сторонники Барака Обамы «сегодня допускают уничижительные высказывания о его мужественности», а Wall Street Journal на своей редакционной странице каждое утро составляет резюме из различных источников на тему «безвольный слабак». Как-то раз газета призвала президента выступить с «более недвусмысленными угрозами». Видимо, по мнению редакции, недвусмысленные угрозы — это способ настоящего мужчины настоять на своем.

«Барак Обама — это первый президент-женщина», — протрубил вебсайт The Daily Caller, созданный бывшим советником Дика Чейни. При этом никакого следа иронии или понимания того, что женщина-президент это не так и плохо. The Daily Caller перечисляет семь основных «мужских черт»: смелость, усердие, решительность, уверенность в себе, дисциплинированность, гордость и мужественность. Последняя черта немного озадачивает и кажется лишней — но какого черта, такие они, мужчины. Далее вебсайт показывает, что Обама не обладает ни одной из этих черт. (Он заметно побаивается своей жены, хотя можно себе представить, что это классический американский пример благопристойности в семейной жизни и домовитости — в стиле актера Джимми Стюарта.) Тони Моррисон (Toni Morrison) писал на страницах этого издания, что Билл Клинтон в символическом смысле стал «нашим первым черным президентом». Это значит, что кажущиеся недочеты и слабости Клинтона были тем, что расистское сознание традиционно приписывает чернокожим.

«Несдержанная сексуальность этого человека стала главной причиной гонений на него», — написал Моррисон. Кажущиеся недостатки Обамы — это древние недостатки того сорта, что традиция нетерпимости приписывает женщинам. Прежде всего, критики указывают на непростительную неприязнь президента к насильственной конфронтации и к громким угрозам, какими бы пустыми и бессодержательными ни были эти угрозы.

Согласно такой точке зрения, Обама жалко взывает к рассудку, даже когда ему противостоят самые фанатичные оппоненты, жаждущие мести по каким-то своим таинственным и мелким мотивам. Он всячески старается умиротворить и задобрить их. Так говорят республиканцы в конгрессе. А может, ему пожестче вести себя с плохими парнями за границей? Но любопытно то, что все разговоры о мужественности и об отсутствии оной у Обамы это целиком и полностью разговоры о внешности.

В нынешнем кризисе из-за сбитого малайзийского самолета все внимание приковано к тому, как это выглядит, и как это можно представить. Гораздо меньше внимания к американским интересам, и почти полное отсутствие сочувствия к кошмарной участи тех людей, кто был на борту. Суровые критики в итоге с неохотой признают, что президент в нынешних обстоятельствах, как и в случае с Сирией, сделал все возможное. Предлагаемое ими решение — это либо вариация на тему санкций, которые уже введены (бойкот чемпионату мира в России!), либо нечто слишком безрассудное в военном плане, чтобы воспринимать это всерьез.

На самом деле, даже Джон Маккейн (John McCain) не считает, что мы должны начинать войну из-за того, будут Луганск и Донецк в составе Украины или отойдут к России. По сути дела, суровые парни просто думают, что Обама должен выглядеть более устрашающе. Противникам женоподобности почти нечего предложить в плане практических действий, кроме выступлений с недвусмысленными угрозами, во время которых надо как можно суровее оскаливаться.

Почему же эта воинственная риторика до сих пор так будоражит нас? Американский историк политики Куордилеоне (K. Cuordileone) несколько лет назад написала хорошую книгу о рождении этого «культа суровости» в американской внешней политике. Там она отмечает, что это по сути дела изобретение либералов из администрации Кеннеди, которые хотели рассеять подозрения в том, что либералы склонны к изнеженности и слабости (люди Эйзенхауэра и Трумэна больше говорили о «долге»). Когда читаешь ее книгу, возникает странное ощущение, что культ суровости был сосредоточен исключительно на внешнем виде. Все те аргументы, что едва не привели нас к апокалипсису на Кубе, а позднее довели до Вьетнама, были не о расчетах на основе интересов и целесообразности. Они были о том, что надо выглядеть мужественно.

Куордилеоне приводит слова Линдона Джонсона (Lyndon Johnson), которые он после ухода в отставку произнес о Вьетнаме. Тогда он еще был одержим мыслью о том, что если бы он вывел войска, то его враги (а под ними он подразумевал, что примечательно, отца-основателя культа настоящего мужчины Роберта Кеннеди (Robert Kennedy)) поняли бы, что Джонсон «трус, не мужественный мужчина, человек бесхарактерный». Далее она пишет, что слова Джонсона показывают «его глубокую психологическую привязанность к собственному образу мужественного человека», который «может отвергнуть осмотрительность, логику, благоразумие, нравственность и даже национальные интересы при принятии решений на уровне страны, создавая иллюзию об отсутствии альтернатив».

У такого стремления выглядеть мужественно даже появилось свое собственное теоретическое обоснование, называемое «концепцией убедительности»: если мы готовы действовать решительно и жестко, преследуя второстепенные интересы, все будут уверены в том, что когда на кону окажутся наши жизненно важные интересы, мы будем поступать еще решительнее и жестче. Таким образом, «убедительность» — это готовность убить множество людей не ради какого-то благого дела, а просто чтобы показать миру, что мы убьем гораздо больше людей, если у нас появится такое благое дело. Эта логика привела нас к вложению чрезмерных средств и усилий во второстепенные войны типа иракской. Такая логика, по мнению многих ее сторонников, очень тонкая, и женственным умом ее не понять.

«Я накажу вас… сам не знаю как, но ужасну я мир ужасным делом». Так говорит король Лир, и это, как однажды заметил Бертран Рассел, точка зрения крутых парней, сведенная в одну фразу. Уж мы им покажем! Хотя что мы им покажем, как мы им покажем, в каких целях мы будем им это показывать, что мы скажем матерям тех детей, чьи жизни были принесены в жертву, чтобы показать им — все эти вещи остаются для серьезных мужчин непроизносимыми, какими они были для сумасшедшего Лира.

Нам не нужны крутые парни. Нам нужны мудрые парни. Крутые парни у нас уже были, и все всегда заканчивалось слезами. Крутого парня можно узнать сразу, потому что он не боится драки. А мудрого парня можно распознать только по прошествии времени, когда мы вспомним, что он спокойно избежал драки. А крутой сейчас лежит в больнице. К мудрым женщинам это тоже относится.

Адам Гопник («New Yorker», США)
http://novorus.info