В пятницу хоронили детского поэта Эдуарда Гольцмана. Хоронили немногие – кто знал, до кого дозвонились. Прощались на углу дома на Циолковского, где он жил, выбрав по-сиротски маломальски ровную площадку на закатанном в лед снегу. Ему, знакомому всей России, не предложили другого места для прощания.

За месяц до этого он зашел в редакцию, оставив подготовленную к печати книгу, на которой ниже имени и фамилии крупно набрано: «Избранное». А внизу – «Стихи для детей». Замечу, что каждую свою книжку он обхаживал, вынашивал, пестовал, рукодельничая над ее макетом. Вот и будущая книжка «Избранного», подаренная нам, представляет собой шедевр презабавного рукоделия. Кроме вклеенных на свободные места стихов, очевидно, не вошедших в свод избранных, здесь есть обложка сборника стихов, вышедшего в 1985 году в московском издательстве «Детская литература», поверх которой размашисто написано: «Дорогому Эдуарду Гольцману – сердечно! Андрей Дементьев», записочка от Любови Никоновой: «Любимому детскому поэту Эдуарду Даниловичу Гольцману с благодарностью за добрые стихи из страны детства. Радуйте нас и впредь этими чудесными весточками… С признательностью – Л. Никонова», и так далее, в том числе партитура песни Михаила Маслова « Мы долго шли…», написанной на тревожные стихи Эдуарда Гольцмана, которые он посвятил поэту-фронтовику Константину Вакшенкину:

Мы долго шли. Мы шли без слов.

Мы были сильные ребята.

А за спиной у вещмешков

Мерцали тускло автоматы.

Нас ждали десять человек.

Должны мы к ним прийти с подмогой.

Была метель – и снег, и снег,

И  не видать в снегу дороги…

Мы упирались в бурелом,

И я сказал в досаде: «Будет!

Давай, братишка, отдохнем.

Ведь мы с тобой живые люди!»

А он сжал губы и притих.

Потом ответил мне угрюмо:

Ты не подумал о других,

А о себе уже подул…»

И вновь мы шли. Упрямо шли.

Сквозь снег и ледяные глыбы.

И мы дошли. На край земли

Мы с ним вот так идти могли бы.

Но друга нет уже в живых.

Оборвалась его дорога …

«А ты подумал о других?»-

Я слышу голос издалека.

И есть еще одно стихотворение друга Эдуарда Гольцмана – поэта – блокадника петербуржца Василия Шумилина, стихотворение невероятное по своей биографической откровенности- речь, разумеется, идет о биографии Эдуарда Даниловича:

…Тридцать девятый год свой след кровавый

Впечатал под фашистским сапогом.

…Толпа людей на площади Варшавы,-

Не митинг и не шествие – ЗАГОН!…

…Под посвист пуль вот-вот случится драма.

А дальше смоет дождь кровавый след.

С братишками тебя прикрыла мама

Периною. Тебе всего шесть лет…

Наварное, в этом ответ на мой незаданный ему вопрос: «Почему он стал детским поэтом?», он, лишенный детства и словно наверствовавший  потерянное.  Он был очень добрым человеком, хотя жизнь его вовсе не располагала к доброте.

В нем жил ребенок. Однажды он поймал меня на улице за пуговицу и продекламировал с умилительно серьезным лицом:

«Дима в детский садик ходит…

Так и молодость проходит».

Может, и не Дима, а Вася, Коля, Петя. Это неважно. Как и то, что двустишие – простое и глубокое одновременно – совсем не детское стихотворение, но так парадоксально умеют думать только дети. И , конечно, Эдуард Гольцман, писавший о детях и для детей…

Некогда Геннадий Костачаков выдал такую категоричную  эпиграмму: «Нет города – сада без Гольцмана Эдуарда». Город – сад, так любимый им, вроде, остался. Но  так грустно на сердце…

Андрей Краевский

На фото: На праздновании юбилея Эдуарда Гольцмана( в центре)

NK-TV.COM