В этом году исполняется 90 лет легендарному Кузнецкстрою: в 1929-м началось возведение Кузнецкого металлургического комбината. «Здесь будет город-сад» – писал в стихах «о Кузнецкстрое и людях Кузнецка» Маяковский. Строился «город-сад» в основном руками репрессированных, но в советское время об этом не принято было говорить…
«Охрана сдала коменданту по списку нас всех, кто остался жив (а многие в пути умерли). Поселили нас в зековские клопяные бараки по 56 семей в секции, и началась наша ссыльная жизнь», – это отрывок из книги «Сталинск в годы репрессий», воспоминания спецпереселенцев Гридиных, высланных с Украины в Кузбасс. В сибирский поселок Абагур раскулаченных везли целый месяц в телячьих вагонах с двухэтажными нарами и закрытыми зарешеченными окнами. У многих «кулаков» на родине на самом деле не было ничего: у Василия Гридина, например, – одна корова да пятеро детей. Корову отобрали, а детей вместе с отцом и матерью выслали в Сибирь. Такие люди и участвовали потом в «ударных советских стройках».
В книгу Людмилы Фойгт «Сталинск в годы репрессий» вошли десятки историй людей, признанных в конце 1920–1930-х годов «чуждыми элементами», «врагами народа», «членами семей изменников родины».
«Я всегда боялся покойников, а тут это в порядке вещей»
Людмила Фойгт приехала в Новокузнецк (до 1961 года он назывался Сталинском) в 1969 году, вслед за мужем, который работал заместителем начальника доменного цеха Западно-Сибирского металлургического завода. Он показывал жене город, восхищался его архитектурой. А рассказывая о Кузнецком металлургическом комбинате, однажды заметил: «Это все они построили, спецпереселенцы». Говорить про эти события открыто в те годы было небезопасно. Недолгая оттепель уже закончилась. Но люди, оказавшиеся в этих краях не по своей воле, были в городе повсюду. И Людмила Фойгт захотела узнать их истории.
– Насильно согнанные в Кузбасс, они стали первостроителями шахт и Кузнецкого металлургического комбината, работали на заводах Кузбасса в годы войны – как было принято тогда говорить, «по-стахановски», – рассказывает Людмила Ивановна. – А жили в нечеловеческих условиях, в землянках.
Дети Василия Гридина вспоминают, что когда отца, уже в Сталинске, пришли арестовывать, хотели было обыскать, да оказалось, что искать негде: комната три на три метра, в ней две постели из сбитых досок – так и жила семья из семи человек.
В Сталинске располагалось около десяти густо заселенных площадок, где обитали спецпереселенцы. Жили в землянках, и только тем, кто в течение пяти лет не нарушал режим, разрешали строить небольшие вагончики на несколько семей.
Кругом были лагеря Сиблага. Один из жителей села Ильинка – его рассказ тоже вошел в книгу Людмилы Фойгт – с ужасом вспоминал, как весной по реке плыли трупы: то ли расстрелянных «врагов народа», то ли умерших спецпереселенцев. На кладбище, находившееся на площадке Островской, свозили из соседнего лагеря трупы, хоронили в безымянных братских могилах.
– Надо было обладать огромной силой, чтобы выжить после 10–15 лет в лагерях, – рассказывает Людмила Фойгт. – Перед началом «великих строек социализма» городские отделы НКВД получали разнарядку на поставку необходимой рабочей силы. Работа в ГУЛАГе была включена в промышленные планы второй и третьей пятилеток. Люди за баланду и кусок хлеба, в нечеловеческих условиях, лишенные всего, добывали руду и уголь, строили железные дороги, шахты и заводы, рубили лес. Гибли в болотах, от голода, холода, непосильной работы и оставались безымянными даже в могилах.
В книгу Людмилы Фойгт вошли воспоминания Петра Ивановича Белых. Он, несмотря на молодость – ему не было и 20 лет, – работал заместителем начальника станции Новокузнецк-Сортировочный, был награжден знаком «Почетный железнодорожник», который ему лично вручил Лазарь Каганович – нарком путей сообщения. Сказал при этом: мол, награждаем самого молодого героя труда. А в 1937 году Петра Белых арестовали и осудили на 8 лет исправительно-трудовых лагерей и 5 лет поражения в правах.
»От потрясения я не мог есть. Не верил в арест. Я думал, что это просто меня испытывают, – рассказывал Петр Белых. – В камеру приносили по кусочку черного хлеба и суп из чечевицы, похожий на деготь. С наступлением темноты вызывали людей на допрос. А назад их втаскивали уже волоком. Мой черед пришел через три дня. Мне предъявили на подпись протокол, составленный без меня и не с моих слов, не давали спать и держали до изнеможения на ногах».
В переполненной камере днем дремали, а ночью прислушивались к каждому шороху, вспоминает он. Вызванные с вещами – в камеру уже не возвращались и на этап не попадали. Люди просто бесследно исчезали. Никто не знал ни статьи, ни срока. «Знали одно, что нас считают врагами народа», – вспоминает Белых.
В январе Петра Белых и других осужденных повезли, не сказав куда, и высадили в районе поселка Чекунда в Хабаровском крае. Днем зэки разжигали костры и делали застил из засохших деревьев – на нем и спали, укрываясь брезентом. Потом их снова перегнали и погрузили на пароход. Несколько тысяч человек везли куда-то трое суток, кормили рыбой, поили переработанной морской водой, выходить не разрешали. Было очень душно. Люди умирали.
Так бывший кузнецкий железнодорожник Белых оказался на прииске «Ударник» на Колыме. Осужденные ночевали в заваленных снегом палатках с двухэтажными нарами и двумя печками. А днем по 12 часов вручную бурили шурфы в мерзлом и каменистом грунте. Подъем был за два часа до развода – за это время каждый должен был принести из тайги по бревну для отопления лагеря. За доставкой дров следила лагерная обслуга – уголовники. Тех, кто приносил мало, избивали.
Перешагиваешь через трупы, идешь за баландой и тем же путем возвращаешься на нары
Когда начались 50-градусные морозы, лагерное начальство, якобы из-за заразы, отобрало у зэков полушубки и валенки. Теплую одежду и обувь сожгли, а вместо них людям выдали тонкие бушлаты, бурки на подошве из транспортной ленты, шапки из байки и брезентовые верхонки.
Из еды давали только щи из соленой капусты, овсяный кулеш без жиринки да непропеченный хлеб. Многие превратились в живые скелеты, обтянутые кожей. За сутки вывозили по десять трупов.
«Есть такое мнение, что человек привыкает ко всему. Я очень боялся покойников, а тут в порядке вещей: перешагиваешь через трупы, идешь за баландой и с котелком возвращаешься той же дорогой на свои нары», – вспоминал Белых.
У него самого началось двухстороннее крупозное воспаление легких. Врач сказал, что он безнадежный. Его перевели на легкую работу. И молодой парень выкарабкался. А летом на икрах ног у него появились черные пятна – это была цинга. Люди гибли сотнями – никто мертвецов не считал, рассказывал Белых.
Он вернулся домой, в Сталинск, только в 1948 году – через 11 лет после ареста. Женился. От его жены требовали, чтобы она развелась с «врагом народа», иначе ее исключат из комсомола. Белых, пытаясь добиться справедливости, писал во все инстанции, даже Сталину письмо отправил. Реабилитировали его только в 1955 году.
«Люди оплакивали свою жизнь»
В конце 1980-х годов Людмила Фогт работала в Новокузнецком краеведческом музее и к ней стали обращаться потомки репрессированных, которые пытались узнать что-то о судьбах своих родителей. Людмила Фойгт помогала им писать запросы в архивы КГБ, искала документы, связанные с репрессиями. Люди делились воспоминаниями, приносили редкие семейные фотографии, вещи, документы
– Я сама росла без отца, – рассказывает Людмила Ивановна. – Он пропал без вести на фронте, и мне не удалось найти о нем ничего. Не осталось даже фотографии. Это моя личная боль, и я понимала, насколько важно людям наконец-то узнать правду, где и как погибли их отцы. Мы подолгу говорили, плакали. Многим надо было просто выговориться. Люди оплакивали свою жизнь.
Из этих рассказов, воспоминаний и слез и родилась книга Людмилы Фогт.
Либо посадите, либо дайте детей растить
«Когда отца арестовали, он говорил нам, что скоро вернется, что это недоразумение, – вспоминает дочь расстрелянного в 1937 году Федора Ефимовича Зудилова. – Мама стала ездить в Старокузнецкую тюрьму с передачами. Однажды пришло письмо от отца без обратного адреса. Он писал, что его обвиняют в том, о чем и говорить страшно. В камере так много людей, что нечем дышать. Все стоят, а ложатся по очереди».
После этого передач больше не принимали. В НКВД жене Федора Ефимовича сказали, что он осужден на 10 лет по статье 58-й. Вскоре из домоуправления стали присылать записки с требованием освободить жилплощадь за 24 часа. На семью «врага народа» стали кляузничать соседи. И только одна семья Фенстеров помогала Зудиловым. Украдкой от окружающих они прятали в укромных местах то уголь, то дрова и тихонько говорили, где их взять. Жить было не на что. Устроиться на работу можно было только уборщицей, да и то с трудом. Доведенная до отчаяния женщина написала письмо в НКВД: «Либо посадите, либо дайте спокойно растить детей». Долгое время дочери Федора Ефимовича Зудилова лгали, что ее отец жив. А когда умер Сталин, все, в том числе и ее семья, плакали о нем, вспоминает она.
«Благодаря трудолюбию родителей мы жили в достатке, – вспоминал Михаил Васильевич Аульченко. – В 1931 году наше хозяйство назвали кулацким. Нас сослали в Нарым, а затем переэтапировали на Кузнецкстрой. Отец сказал слова, запомнившиеся мне на всю жизнь: «Ничего, и там солнце светит».
Отец Михаила Аульченко много болел, его уволили с работы, а потом арестовали. На все запросы сообщали: осужден на 10 лет без права переписки, отправлен на Дальний Восток в бухту Нагаева, умер от болезни… А он в это время уже был расстрелян. Где похоронен – неизвестно. В 1957 году Василий Петрович Аульченко был посмертно реабилитирован. И только в 1990 году пятеро его детей узнали настоящую дату и истинную причину смерти своего отца.
Старший брат отрекся от отца. Но я его не осуждаю: надо было нас кормить
Георгий Петрович Щербаков рассказывает: ему было девять лет, когда отца арестовали. Старшего брата уволили с работы и на все его просьбы о восстановлении требовали, чтобы он отрекся от отца.
«Брат сказал, что отрекается, – вспоминал Георгий Петрович. – Надо было прокормить нас, и я его не осуждаю. Всю жизнь моя мама тянулась изо всех сил, чтобы вырастить троих детей. Теперь в живых остался я один. В конце 1994 года на запрос об истинной причине смерти моего отца и точной дате его гибели я получил казенную отписку: «Осужден 10.09.37 г. тройкой УНКВД. Реабилитирован 13.12.57 г. Дело прекращено».
«Ни один из них не вернулся»
Людмила Фойгт вспоминает: однажды она выступала на крупном городском предприятии, рассказывала о жертвах репрессий. Никто не задавал вопросов. Все молчали. А после встречи ей позвонил руководитель этого предприятия и попросил найти его отца, о судьбе которого семья ничего не знала. Людмила написала от имени этого человека письмо в КГБ, и он получил ответ.
Но были и другие звонки. Фойгт вызвали в обком партии и интересовались, зачем она ищет сведения о репрессированных. Людмила Фойгт ответила: «Жалко их, они ведь живые люди были».
А в конце 80-х Людмилу Фогт «пригласили» на улицу Красную в Кемерово, где находился областной Комитет госбезопасности. Молча отвели в отдельную комнату, где стоял привинченный к полу табурет, закрыли на ключ. «Я пережила не самые приятные минуты в своей жизни», – вспоминает она. Наконец зашел человек в штатском. Сказал, что допуск в архив, о котором она просила, ей запрещен. Правда и после этого она продолжала свою поисковую работу, встречалась с людьми, записывала их воспоминания, помогала искать следы пропавших родных.
В последние три-четыре года, говорит Фогт, о репрессиях и репрессированных люди стали говорить неохотнее и осторожнее. А в 2017 году была ликвидирована созданная в 1992-м Hовокузнецкая ассоциация памяти жертв незаконных политических репрессий.
– Я рада, что люди о которых была написана книга «Сталинск в годы репрессий», успели ее увидеть. Большинства из них уже нет в живых.Сегодня многое забыто, а Сталина все чаще обеляют, вспоминая его же изречение о том, что лес рубят – щепки летят, – говорит Людмила Фойгт. – Но я помню все истории, которыми делились со мной люди. И за их страдания не может быть прощения.
Вот еще данные из книги Людмилы Фойгт «Сталинск в годы репрессий» – хроника арестов и расстрелов в городе всего за полгода.
5 июля 1937 года в артели Демьяна Бедного взяли сразу 46 человек. Всех обвинили в подготовке к вооруженному восстанию.
19 июля 1937 года расстреляны 65 человек. В их числе – Андрей Гагарин, представитель старинного княжеского рода. Он был дважды выслан в Сталинск и направлен на работу в Кузнецкстрой: в первый раз в 1931 году, а затем после повторного ареста в 1933-м. Работал заведующим проектной группой и инженером прокатного цеха. Арестован был как «руководитель штаба диверсионно-повстанческой организации, готовившей вооруженное восстание против советской власти». 19 июля были расстреляны и другие «соучастники» Гагарина – бывшие офицеры белой армии: Волков, Турчанинов, Левченко. Все они тоже работали на Кузнецком металлургическом комбинате.
7 августа 1937 года в поселке Абагур арестовано в одну ночь 58 человек. Ни один из них не вернулся. Места захоронения ни одного из этих людей неизвестны.
17 августа 1937 года. Расстреляно 10 человек, большинство – работники «Горлесземтреста».
29 августа 1937 года арестованы 11 человек – «участники вредительской группы». В их числе – рабочие золотого прииска «Сейзак».
25 сентября 1937 года расстреляны 11 человек – работники станции Новокузнецкая.
10 октября 1937 года расстрелян электрик Кузнецкого металлургического комбината П. Бородовский. Вместе с ним по делу о контрреволюционной деятельности проходил еще 41 человек.
12 декабря 1937 года расстреляны 26 шахтеров.
25 декабря 1937 года расстрелян Бобыкин И.П., учетчик Кузнецкого комбината. Его и еще 12 человек обвинили в участии в повстанческой контрреволюционной организации. В этот же день расстрелян продавец КОГИЗа Владимирский П.К.
29 декабря 1937 года расстреляли 20 человек, работавших на Кузнецком металлургическом комбинате.
Накануне нового, 1938 года в селе Ильинка арестовали и увезли 56 человек. Никто из них не вернулся.
