Мёртвые с косами и тишина, или Почему мне не понравился спектакль Ленсовета

Давно, давно я не испытывала такой глухой, тёмный, тоскливый ужас, сидя в театральном партере, – а, пожалуй, что и никогда! А ведь так всё хорошо начиналось: даже галерка была полна, и ложи блистали. Ещё бы! В наш город пожаловал долгожданный Санкт-Петербургский академический театр имени Ленсовета – его «Большие гастроли» были организованы «Росконцертом» по поручению российского министерства культуры, приурочены к празднованию 300-летия Кузбасса и уже загодя названы одним из центральных событий культурной жизни Новокузнецка.

Да и выбор спектакля – гоголевские «Мёртвые души» в постановке Романа Кочержевского – рождал самые сладостные предвкушения. 

И было от чего предвкушающе трепетать! Режиссёрский дебют – а «Мёртвые души», поставленные два года назад,стали первой самостоятельной работой Кочержевского, –был удостоен Специального приза экспертного совета высшей петербургской театральной премии «Золотой софит».

К тому же в привезённом в Новокузнецк спектакле оказались задействованы многие узнаваемые артисты – Александр Новиков, Сергей Мигицко, Сергей Перегудов. И не такие «примелькавшиеся», но очень талантливые Фёдор Пшеничный и Виталий Куликов, Наталья Шамина, Римма Саркисян, Лаура Пицхелаури, Виктория Волохова. 

А главное – режиссёр и ведущие артисты Санкт-Петербургского академического театра обещали стряхнуть слой пыли с хрестоматийной русской поэмы и с помощью великого текста ответить на вопросы нашего сегодняшнего бытия!

К слову, на состоявшейся перед показом «Мёртвых душ» пресс-конференции сам Роман Кочержевский признался, что у спектакля «сложный характер». Но нисколько не опасался, что зритель воспримет постановку «как-то странно» – ведь, в конечном счёте, она «о нас». Забегая вперёд скажу: новокузнецкая публика, чью тонкость приятно подчеркнул режиссёр из Санкт-Петербурга, не подвела. Она была в восторге. Ошеломлена. Потрясена.

… И немного сконфужена.

«Я ничего не поняла, но мне очень понравилось!» – громогласно заявила восхищённо блистающая очами новокузнечанка, спешащая после окончания спектакля попасть в гардероб. И вокруг одобрительно загудела согласная с нею очередь. 

Но всё-таки начну по порядку: в кромешной темноте, перерезаемой дёргающими взгляд люминесцентными вспышками, разверзаются двери. На пороге – сладчайшие Маниловы. Следует до боли знакомый «расшаркивающийся» текст, сахарною патокой текущий из уст. Успокаивающий, усыпляющий… Только почему-то на меня накатывает цепенящая жуть, которая с каждой минутой становится сильнее!

Смех Маниловых превращается в душераздирающий хохот. Они будто вцепляются в сидящих в зрительном зале людей, утягивая их за дверь.

Туда, где нет ничего.  

И так со всеми сценами-картинами спектакля. О! Они прекрасны – визуально, музыкально. Кстати, молодой режиссёр сам написал инсценировку «Мёртвых душ» и сам выступил их художником-постановщиком. Композиция спектакля выстроена с математической точностью. Его стилистика безупречна. 

У Романа Кочержевского действительно отменный художественный вкус. Чего стоит один «театр теней»! При помощи этого чарующего хода, в чём-то отсылающего нас в XIX век, а в чём-то к современным детским мультикам, подаётся забавная романтичность губернаторской дочки (и светлая сторона «души» мечтающего о любви, и семье, и детях Чичикова). 

• 

Каждую сцену, словно помещённую в раму – как картина (!), хочется пересматривать. Даже трогать руками (пока никто не видит). Вглядываться. Растягивая удовольствие, смаковать все детали – облачка, которые губернаторская дочка ест, как сахарную вату, и плюшевых ноздревскихсобак, и заполняющие рамы сцен знакомые предметы из интерьера 70-х годов XX века.

Каждая деталь говорит! Является символом, сигнализирует… Африканские маски в доме Коробочки(которая оказывается совсем не хрестоматийной, глупой до дикости гоголевской старушкой), кипящий аквариум с рыбками у милейших (милейших ли?!) Маниловых, бьющийся в банке мотылёк в руках невинной губернаторской дочки. 

• 

Но будто мало этой режущей сердце красоты! Герои «Мёртвых душ» переходят на личности, свободно общаясь со зрительным залом. Народный артист России Сергей Мигицко – Плюшкин – вглядывается в лица зрителей и ругает их за воровство и тунеядство. Заслуженный артист России Александр Новиков – у него роль Манилова – напрямую обращается к залу, перекидывается с ним репликами, заигрывает и смешит… И публика доверчиво и радостно отзывается! 

А Чичиковых в спектакле вообще несколько! Его тексты произносят то Сергей Перегудов, уже в следующей сцене перевоплощающийся в Ноздрева, то Виталий Куликов и даже Лаура Пицхелаури (она в «Мёртвых душах» и холодная красавица Феодулия Собакевич, и брошенная дочка Ноздрева, и забитая крепостная девчонка Коробочки). Но главный Чичиков – Фёдор Пшеничный, играющий ускользающе живое, нежное, жаждущее любви в душе героя. Это он выступает во всех сценах со смешною и милой девочкой, губернаторской дочкой.

Да, все актёры великолепны – их игра под стать великолепной сценографии спектакля. И от этого мой ужас только нарастает!

Всё страшнее, всё сильнее ощущение, что я нахожусь в аду ли, лимбе, куда попадают не удостоенные ада и даже чистилища души, а то и на кладбище. Иначе почему весь спектакль настойчиво звучит кладбищенский вороний грай и звон слетающихся на мертвечину мух? И почему движения лиц и тел героев становятся похожи на ломанныеподёргивания оживших покойников из фильмов ужасов? 

А то вдруг раздаются зловещие потусторонние щелчки и постукивания – как из бесконечных кино-«астралов».

И так темно, так уныло и тоскливо, так безысходно – как мертвецам в лимбе. Будто все пришедшие на «Мёртвые души» вдруг оказались в пустой и тёмной, угадываемо гигантской комнате, намертво запечатанной складками чего-то душного. А за ними не живой свет привычного городского вечера, делающий стёкла горячими и голубыми, а фальшивые окна, снаружи которых сразу идёт обрыв в ледяную пустоту.

И будто, кроме этого тёмного места, во вселенной больше ничего нет. Пространство плещется и бьётся беззвучными высокими волнами темноты, и в этом пугающем прибое – я ощущаю – стоят люди. Бесконечные вереницы людей, которые напирают и выдавливают один другого, протискиваясь поближе ко мне и не издавая ни звука (как в гоголевской «Страшной мести»!) 

• 

Каждая сцена, каждый появляющийся герой лишь усиливает мою уверенность – мы в мире мёртвых! Вот за столом сидят и разговаривают Собакевичи – словно обречённые вечно так сидеть и разговаривать абьюзер и жертва. Вот лихорадочно перебирает тряпьё Ноздрев – тёмная, одинокая, заблудшая душа. Вот докладчик-Манилов прямо посреди очередной шутки вдруг тоскливо просит отпустить его к жене – и при этом явственно слышно жужжание реанимационной аппаратуры!

Будто посланные засыпить и заманить Маниловы; накидывающий на себя плед и мгновенно «выключающийся» Плюшкин; губительная русалка-ведьма Коробочка. Все они окончательно и бесповоротно мертвы! 

… И оживлены на два часа спектакля непонятной, почти издевательской волей, заставляющей мертвецов дёргаться и кривляться. Но для чего? 

• 

Может, чтобы утащить к себе Чичикова? Вроде бы заключительная сцена спектакля как раз об этом – на несчастного Павла Ивановича накидываются все персонажи (а особенно неистовствует Ноздрев, который, мародёрствуя, даже стаскивает туфли с ног главного героя этого хоррора!). В итоге Маниловы, Собакевичи, Коробочка, Ноздрев и Плюшкин привязывают мертвеца Чичикова к вожжам брички (той самой, что навевала Николаю Васильевичу Гоголю трепетный образ тройки-России!) – и окончательно упокаиваются сами.

Всё! 

А меня неотвязно преследует тоже гоголевский образ – попавший, как кур во щи, в лапы нечисти Хома Брут. Ну помните? Коварная ведьма, оборачивающаяся прекрасной, но мёртвой панночкой; жуткий Вий; «поднимите мне веки». 

От литературных флэшбэков вообще не избавиться –например, сцена Собакевичей сильно напоминает мне… сартровский «Ад – это другие». Ничего не могу с собой сделать – похоже, и всё! У Жана-Поля тоже чужие мёртвые души, навечно попавшие в одно зубодробительно скучное, глухое и безысходное пространство друг с другом.   

И замечательно, что спектакль рождает аллюзии и будит воображение! Только я – как зритель, читатель и т.п. – предпочитаю главным образом другое: чтобы произведение искусства, любое, заставляло сопереживать, волноваться, думать. Чтобы оно транслировало какое-то очень важное сообщение, которое может сделать меня лучше. 

• 

Не так уж и много, если подумать. Но Роман Кочержевскийне даёт мне и этого. Нет, если по правде, в спектакле Ленсовета есть два многообещающих образа – конечно же, это юная, трогательная, забавная губернаторская дочка. И щемящий, заставляющий сочувственно вздрогнуть сердцем – вон он, вон он, желанный катарсис! – образ девочки с куклой, появляющейся не только в сцене с Ноздревым (бросившим её отцом), но и мимолётно проходящей по сценам других персонажей. 

Только и они превращаются в ничто. Тема девочки, ненужного и обездоленного, но всё-таки живого детства, на мой взгляд, лишь намечена в одно касание и не раскрыта в спектакле. А изысканная сценография, стилистически прекрасная форма каждого появления губернаторской дочки явно доминирует над содержанием сцен, отчего они похожи на очаровательный мультик Тима Бёртона «Труп невесты». Вот только там, в отличие от творящегося в спектакле, жизнь побеждает смерть, а добро – зло.  

И от этого мне бесконечно, бесконечно грустно. Меня сильно напугали – и вообще не утешили. Заманили в мир мёртвых – и не спасли. 

Конечно, в первом томе хрестоматийной поэмы Гоголя тоже всё закончилось несладко, а второй том Николай Васильевич и вовсе сжёг. Конечно, сам писатель был чрезвычайно мистичным, странным, мрачным человеком – достаточно вспомнить его рассказ «Страшная месть» (вот уж где страшилка!) и его фобии. 

… Но на то «Мёртвые души» и поэма, что там звучит проникновенный и ясный голос, несмотря на все ужасы поющий о красоте.

• 

А «Мёртвые души»-спектакль, по-моему, получился очень красивой – но пустой – «постмодернистской» обёрткой. Хотя… Критики аттестовали его как тоску по живой душе в круговороте душ мёртвых.

… И «не нужно негодовать, если наши герои не пришлись вам по вкусу, это вина Чичикова».

И всё бы хорошо – тоска так тоска. Но, как тошнотворный звон мухи, меня преследует маленькая «проходная» сценка: сидящие на одном стуле и откровенно милующиеся Маниловы, со смехом рассуждающие, что с безропотными мертвецами можно делать что угодно. 

Отсюда и это «послевкусие» – будто сотворённое в спектакле было сделано ради потехи. Мертвецы были оживлены при помощи гальванизма, спиритизма, электричества или чего-то там ещё, их заставили двигаться, говорить – и тем мучиться – чтобы попугать почтенную публику, заставив веселее побежать по жилам кровь (мы-то живые!)

А возможно, я неправа. И где-то в глубине, безусловно,красивой формы этого спектакля тоска по живой душе действительно скрывается. 

Только мне не хватило любви и надежды.

А может, правы те самые критики – и привезённые в Новокузнецк «Мёртвые души» просто показывают наше пустое, пафосное, стремящееся к внешнему эффекту, мёртвое время («ведь Гоголь современен всегда»).

Или время всегда таково – какова твоя собственная душа?!

Инна Ким

Фото: https://vk.com/nvkteatr