27 сентября на большой сцене Новокузнецкого драматического театра два с половиной часа творилось нечто невообразимое – Александр Николаевич Островский наверняка бы удивился. И хотя у пьесы «Лес» в постановке Андрея Черпина – а речь именно о ней – в нынешнем сезоне уже пятилетний юбилей, спектакль не перестаёт держать в напряжении. У «Леса» громкая театральная история, как у большинства пьес, на которые «замахивается» наш драм, но рассказанный по-своему, он продолжает трогать новокузнецкого зрителя. А ведь это незамысловатая, в общем-то, побасенка про пожилую даму, которая ради очередного «черничного друга», младше её лет на сорок, готова превратить в пеньки целый лес, жить одним днём, пустить наследство племянника на наряды для милого, отделаться от хорошенькой бедной племянницы, а та пусть хоть в омут головой.
В конце XIX века «Лес» говорил об острых процессах, идущих в современном Островскому мире, например, о зарождении зубастого класса капиталистов, и за это пьесу многие десятилетия нежно жаловали в советских театрах, но что интересного в ней можно увидеть сегодня? Да как всегда – как вечно! – кипение страстей, лицемерие, любовь, подлость, нежность, ханжество… и шоу – «Пусть говорят» – да и только! И актёры Новокузнецкого драмтеатра честно ломают комедию – в прямом и переносном смысле, но это не коробит, а вносит привычную нашему времени динамику в однотонную, в общем-то, историю Островского, которая произошла в медленных 60-х аж позапрошлого столетия.
Оригинальная сценография, узнаваемый музыкальный материал, одетые в дачные футболки и шорты герои, выбегающие на сцену прямо из зрительного зала, наконец, актёрский кастинг, начинающий спектакль, на котором Счастливцев и Несчастливцев развязно, по-клоунски, читают кульминационный у Островского монолог Несчастливцева, ожидаемый как катарсис только в последнем акте, и закадровая равнодушная реплика режиссёра «Мы вам позвоним» – сразу же снижают всё действие до фарса. А в его центре – кипение страстей! – сильно немолодая женщина увлекается молоденьким любовником и отказывает в наследстве всем своим родственникам – столь любимые у современных режиссёров ТВ-шоу и их многочисленных зрительниц… Куда уж современнее?
К слову сказать, эта тема «театра в театре про театр» есть и в самом «Лесе» – НДТ её только усилил, сделав грубее, непригляднее, смешнее. Герои Островского ведь тоже играют роли: Гурмыжская – скромницу Офелию перед светом и распутную Гертруду под луной, а Несчастливцев – благородного Гамлета, шиллеровского разбойника с сердцем льва и сражающегося с мельницами Дон Кихота, изображающего из себя богатого барина. Своя роль – у каждого. Даже соседи Гурмыжской исполняют роли – зрителей. Евгений Аполлоныч Милонов – мягкого, восторженного, готового рукоплескать всему, что ему ни покажут. Уар Кириллыч Бодаев – ехидного, отпускающего колкие реплики. В новокузнецком «Лесе» – в отличие от «Леса Островского – они даже выглядят одинаково. Это чтобы сидящие в зрительном зале понимали – Милонов с Бодаевым, как и они сами, – просто публика и больше ничего.
Вот перед этой публикой смешная богатая старуха, влюблённая в мальчика, и смешной, никому не нужный пьяница-актёр и лезут из кожи, играя тех, кем они не являются. Грустное зрелище. Но вздыхающую о юнце престарелую Гурмыжскую «добивает» оскароносно-голливудская «Лунная река» Одри Хёпберн из «Завтрака Тиффани» – нежная песенка юной, наивной, эксцентричной девушки. А трагик Несчастливцев – у Островского он «луч света», высокий герой, искренне раздающий всё, что имеет, – кривляетсяся, ломается и выкрикивает свои монологи, будто он клоун из цирка.
Но, как ни странно, именно это и рождает тот самый катарсис, а иначе, боюсь, нынешним зрительским поколениям, «зашлакованным» мыльным телевидением, патетика конца XIX века показалась бы откровенно скучной. Из пьес ставленного-переставленного русским театром Островского «Лес» – самая театральная, самая метафоричная, самая сложная и по построению, и по цитированию мировой художественной классики. Его «лес» – это общество людей, сплошь и рядом состоящее из кровожадных хищников. А мытарства провинциальных актёров – путь-дорога блуждающей в поисках бог весть чего матушки-России.
С одной стороны, устойчивые типажи, прописанные канонические амплуа, все эти «лучи света в тёмном царстве» – чистая «островщина», но с помощью известных литературных ассоциаций – из Шекспира, Шиллера, Сервантеса, из народных, карнавальных комедий – простая житейская история про «волков и овец» получает граничащую с откровением глубину. А Черпин, расставив несколько иные, чем у Островского, акценты, открыв новые метафоры в более понятной и близкой современному зрителю стилистике ток-шоу, той же обыкновенной «пустьговоряшной» побасенке про любовь и деньги дал совсем не «пустьговоряшную» пронзительность.
Комедия «Лес», и правда, смешна. В отношении «сладкой парочки» Гурмыжской и её «черничного друга» гимназиста Буланова – это, конечно же, сарказм. Но Ромео и Джульетта Островского – Аксюша и Петя – вызывают скорее милую, снисходительную улыбку. Это вокруг их любви и бедности, невозможности быть вместе – из-за жадности старой Аксюшиной тётки, пускающейся во все тяжкие уже докипающих женских страстей, и «упёртости» Петиного брата, превращённого в постановке НДТ из необразованного хитрого купчины, яркого представителя нарождающегося класса капиталистов позапрошлого века, каким его выписывал сам Александр Николаевич, в карикатурно-лихого братка 90-х, – вырастает весь «лес» основного сюжета.
И низкий двойник Несчастливцева – беспаспортный актёр-бомж Счастливцев, и пародийное отражение Гурмыжской – Улита, и старый Карп рождают усмешку презрения, смешанного с жалостью. А Несчастливцев – симпатию и сострадание… И всё это не противопоставлено, не исключает одно другое, а, как и в жизни, – вместе.
Вот так и получается, в общем-то, современный и, не лукавя, узнаваемый «Лес», который становится понятным, вызывает сочувствие… Потому что главное в этом спектакле – не конфликты «рабов и господ», не разборки «крокодилов феодализма» и «акул капитализма», а не имеющая ограничений во времени и какой-то сословности бесконечная история того, что происходит между нами и внутри нас. «Лес» – это джунгли, в которых довольно уютно устраиваются люди, сообразно собственному внутреннему устройству, где те, кто сильнее, ест тех, кто слабее, чему слабые вообще-то не сильно возражают. «Лес» – это зловонная, болотно чавкающая мгла, в которую из-за своих слабостей и страстей погружены человеческие души.
А кульминационный монолог Несчастливцева всё-таки звучит – в последнем акте – и так тихо, проникновенно, вполголоса, как бы в раздумье, как его и написал Островский: «Комедианты? Нет, мы артисты, благородные артисты, а комедианты – вы. Мы коли любим, так уж любим, коли не любим, так ссоримся или дерёмся, коли помогаем, так уж последним трудовым грошом. А вы? Вы всю жизнь толкуете о благе общества, о любви к человечеству. А что вы сделали? Кого накормили? Кого утешили? Вы тешите только самих себя, самих себя забавляете. Вы комедианты, шуты, а не мы».
А слова – это не только маски, за которыми можно спрятать свою неприглядную сущность. Это оружие – пусть всего лишь и смешное копьё Дон Кихота. Да, герой Островского, похожий на героя Сервантеса, не сумел сразить ни одну из мельниц, но смог сделать счастливее умненькую Аксюшу и глупенького Петю, а нас, если не добрее, то уж задумчивее – точно… И даже последняя сцена новокузнецкого «Леса», которая заканчивается всё той же дежурной кастинг-режиссёрской фразой «Мы вам перезвоним», не перечёркивает это самое ценное из всех движений человеческой души, а просто пускает его по вечному кругу размышления о самих себе, чего, собственно, всегда добивался хороший театр.
Инна Ким
NK-TV.COM
