Спесивцева могут выпустить?

На днях волгоградские врачи будут решать судьбу людоеда

 Душевнобольные люди должны жить среди здоровых. Этой гуманной позиции уже многие годы придерживаются на Западе. Такой путь, похоже, выбрала для себя и Россия. Согласно федеральной программе, за последние 4 года из лечебниц было выпущено более 70 тысяч пациентов. Сокращение коек — это не просто экономическая выгода. Мировая общественность должна знать, что в нашей стране налицо оздоровление нации. И те 70 тысяч, похоже, только первые ласточки. На днях консилиум волгоградских врачей примет решение, отпускать ли на свободу маньяка-расчленителя Александра Спесивцева, на счету которого десятки замученных жертв.

Маньяк с душой поэта

Душегуб Спесивцев, более известный как новокузнецкий маньяк-людоед, уже более 15 лет содержится в психиатрической больнице со строгим наблюдением, расположенной в селе Дворянское под Волгоградом. По версии следствия, он отнял жизнь у 82 человек. Как раз столько комплектов окровавленной одежды женщин, подростков и детей было обнаружено в его квартире после задержания. Правда, обвинению удалось доказать его вину только в 19 случаях. Суд направил его на принудительное лечение, и все эти годы потрошитель только и жил мыслью о том, как выйдет на свободу и заживет свободной жизнью.

Александр Спесивцев. СПРАВКА:

Страшные преступления, совершенные Спесивцевым, были раскрыты случайно. У его соседки захворала внучка, а в квартире в середине зимы были ледяные батареи. Бабушка с коммунальщиками и участковым постучалась к Спесивцеву в дверь, но парень ответил, что открыть не может: «Я – психически больной, меня мама закрыла на ключ». Дверь пришлось взламывать. Пред тем, что открылось взору вошедших, померкли бы фильмы ужасов. В ванне — кусок туловища девочки-подростка, в огромной кастрюле — конечности и останки тела. В ведре — внутренние органы, на крышке — голова. В одной из комнат — обнаженная девочка, раненная в живот, с поломанной рукой и множеством увечий и ссадин на теле. Сам изувер, когда вскрыли квартиру, сбежал через окно — по пожарной лестнице. Его задержали спустя несколько дней.

— Этот изувер находится в больнице с вердиктом суда «до выздоровления», — рассказала нам по телефону волгоградский психолог Тамара Проскурякова, навещавшая «больного» на днях. — 2 августа прошлого года вопрос о судьбе Шурика-душегуба рассматривался в Камышинском суде. Итог — принудительное лечение в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением продлено до 12 февраля 2012 года.

— Спесивцев должен пройти врачебное освидетельствование?

— Да. По отзывам врачей я поняла, что вряд ли они его отпустят. Слава богу. Но он старается! Все делает, чтобы выйти на свободу. Не спорит, не дерзит, все предписания выполняет, только в местной самодеятельности не участвует. По его мнению, песни, танцы — для дураков.

— Вам ведь удалось побеседовать. Какое впечатление он на вас произвел?

— Узкий лоб. Хитрые, злые глазки-бусинки. Как у волка. Заостренные кверху уши — черта можно играть без грима. При этом свеж и упитан. В свои 42 выглядит лет на 30. Душегуб строго следит за своим здоровьем и гигиеной. Это кому-то из пациентов медперсоналу приходится напоминать: пора-де, милок, постричься, побриться, принять ванну, сменить белье. Спесивцев скрупулезно следит за этим сам и напоминает, если о нем подзабыли. Шурик требует и регулярных осмотров терапевта. Волнуется за печень. Сетует: зачем-де так пичкают таблетками — «как бы не сказалось!». Просит постоянно назначать препараты, поддерживающие деятельность печени. Для профилактики. В еде сдержан — никакого переедания! «Это вредно для организма!» Жить садист, как видим, хочет долго. Следит ревностно и за режимом дня. Прогулки по воздуху — в любую погоду. Слывет книгочеем. Зачитывается любовными романами и произведениями Рея Брэдбери. Иногда пописывает стихи. Пожаловался: писал бы больше, но «проклятые таблетки мозги сушат»… А больше всего заставила содрогнуться информация про то, что маньяк Спесивцев, находясь на полном содержании в «здравнице для убийц», еще и ежемесячно получает пенсию. И какую? 8 тысяч 100 рублей. Хотя не работал ни одного дня. Ему даже трудовую книжку никогда не заводили.

Психиатрии нужны реформы

Освободить от принудительного лечения душевнобольного — безусловно смелый шаг. Но вдруг под раздачу попадут криминальные элементы, которые могут дать фору любому Чикатило и маньяку Пичушкину?! Чтобы понять, что ждет Россию в скором будущем, мы решили поговорить с психиатром-криминалистом Михаилом ВИНОГРАДОВЫМ.

— Михаил Викторович, в Новокузнецке, на родине Александра Спесивцева, многие потеряли сон. Им кажется, что маньяк вернется и начнет бесчинствовать снова. Какой-то шутник в подъезде его дома даже написал: «Я вернулся. Ждите 12 трупов». Если честно, как-то невесело от этого юмора. Неужели у хладнокровного убийцы есть шанс выйти на свободу?

— К сожалению, в нашей стране маньяков держат в клиниках «до излечения», а было бы целесообразнее ставить вопрос об их пожизненном пребывании в специнтернатах (если они признаны невменяемыми) или тюрьмах (если их признали вменяемыми). Мы с коллегами уже обращались в Госдуму с предложением пересмотреть закон о заключении маньяков. Но пока этот вопрос открыт.

— То есть, если Спесивцева признают вменяемым, его отпустят?

— Будем надеяться, не признают. Хотя в судебной практике немало случаев, когда маньяков освобождали даже из тюрьмы, за хорошее поведение, и они совершали новые преступления. Наглядный пример — питерский убийца Дмитрий Вороненко. Он сел уже в четвертый раз, теперь пожизненно. А до этого его трижды отпускали на свободу, и он снова и снова совершал преступления.

— Вы считаете, амнистия для душевнобольных — прогрессивный метод оздоровления общества? Просто страшно, что из «психушек» хлынет волна как безобидных, так и опасных людей.

— Не путайте обычную психиатрию с судебной. К маньякам, которых, к счастью, единицы, отношение все-таки особое. Это преступники. И многие врачи прекрасно осознают, что на свободе таким товарищам делать нечего. Во время курса лечения желание убивать и «кушать» у них пропадает. Благодаря лекарствам они возвращаются в понятийный мир реальных людей. Но, как только прием препаратов заканчивается, все неестественные желания возникают снова. Поэтому в их случаях необходим ежедневный врачебный контроль за принятием препаратов.

 

Борьба за койки

Так для кого же новые реформы в психиатрии? Кто должен попасть или уже попал на свободу? А главное — кому это реально поможет? Об этом наш разговор с заместителем директора Московского НИИ психиатрии Исааком ГУРОВИЧЕМ.

— Исаак Яковлевич, опишите своих пациентов. Издавна принято считать, что их недуги не позволяют им быть полноценными членами общества.

— Миллионы больных, страдающих психическими расстройствами, очень часто достойны уважения не меньше, чем мы с вами. И долг врачей — помочь им справиться с болезнями. Программа-минимум — облегчить состояние. Программа-максимум — вернуть в общество.

— Вы считаете, психиатрии нужны реформы?

— Они давно назрели. Для всех развитых стран сейчас имеется общая закономерность: сближение с общей медициной. И Россия — не исключение. Раньше больных содержали только в крупных психиатрических больницах. Все знали, где они находятся, и относились к этим учреждениям с определенным предубеждением. А сейчас положение изменилось. Произошел патоморфоз — изменение клинической картины заболеваний благодаря появлению новейших психотропных средств. Уменьшилось количество больных, недуг которых сопровождается беспокойством, агрессией… Изменился микроклимат в самих больницах. Он мало чем отличается теперь от микроклимата других лечебных учреждений. И самое главное заключается в том, что широкое применение психотропных средств и других методов лечения привело к тому, что мы имеем возможность оказывать помощь вне стен психиатрических больниц. Поэтому мы и говорим, что психиатрия сближается с общей медициной.

— В России есть возможность лечить таких больных вне стационаров?

— Есть, но она очень ограничена. Хотя психотерапевты уже давно осознают, что пребывание психических больных в стационарах наносит вред. Развивается «госпитализм» — пациенты утрачивают социальную компетентность. Кстати, минус крупной больницы еще и в том, что она имеет чрезмерно большой радиус обслуживания. Это работает против доступности врачебной помощи. Даже в сегодняшнем мире, который характеризуется развитостью транспорта, если радиус свыше 60 км, поступление в больницу снижается. Поэтому отказ от крупных больниц, перевод их в отделения при многопрофильных стационарах и приближение помощи к населению — это новые принципы оказания психиатрической помощи.

— И много ли у нас закрылось больниц узкого профиля?

— Пара десятков. Перемещение психпомощи из больниц в отделения — это большая экономическая проблема. Что значит закрыть больницу? Это же несколько тысяч больных рассредоточить. Наибольшее количество коек, кстати, было у нас в 90-м году — свыше 200 тысяч. А сейчас мы сократили 50 тысяч примерно. То есть четверть коечного фонда. Но все равно до Запада нам еще далеко. Если у нас на 100 тысяч населения 106 коек, то за рубежом всего-то около 50–70, а есть страны, например Италия и Испания, где еще меньше.

— Может, там и ситуация совсем другая — психов гораздо меньше?

— Везде одинаково.

— Ну хорошо, сократили койки. А что взамен?

— По всем правилам сокращение коечного фонда должно сопровождаться развитием внебольничной помощи. С этим, как я уже говорил, у нас плохо. Нас спасает в какой-то степени то, что в 30-х годах прошлого века была создана система диспансерного наблюдения. Больной, который выписывается, попадает в диспансер и там получает помощь. Есть еще дневные стационары. Всего их 17 тысяч по России. Больные могут приходить утром, а во второй половине дня уходить домой. Но в прошлом году количество коек в дневных стационарах тоже сократилось — на 750 мест. Все время росло, а теперь сократилось. И таких потерь много. За последнее десятилетие совершенно необоснованно уменьшилось число психиатрических кабинетов — на 220 штук. А что такое кабинет? Каждый район по закону должен иметь минимум одного психиатра. В городе один врач на 25 тысяч населения, в селе — на 40 тысяч. Но находятся бюрократы, которые говорят: надо сокращать места.

— А по какому принципу ведется отбор больных, которых нужно отпустить?

— Тут нет как такового принципа. Только экономическая целесообразность. С 1 января, допустим, у тебя было 100 пациентов. А должно стать 50… И делай что хочешь.

— А если у кого-то на свободе все-таки начнется обострение? В диспансерах и дневных стационарах за такими больными уследят?

— Разумеется, этих двух видов учреждений недостаточно, чтобы эффективно лечить душевнобольных. Еще три года назад в нашем институте был разработан документ, объясняющий целесообразность введения новых видов психиатрической помощи. Однако повсеместно внедрять их мы не можем.

— А в чем причина?

— Документ до сих пор проходит согласование в Минздравсоцразвития.

 

Стать нормальным можно среди нормальных

— В чем заключаются разработанные вами методы медицинской помощи?

— Один из них называется «клиника первого психотического эпизода». Речь идет о больных шизофренией. При первом проявлении заболевания таких пациентов мы рекомендуем помещать в дневной стационар. Не ждать, когда появятся новые симптомы болезни, чтобы начать лечить, а пытаться задушить болезнь в зародыше. Раньше диагноз «шизофрения» не ставился в амбулаторных условиях — только в стационаре. Но это неправильный подход. Мы выяснили, что 49% больных с первым психотическим эпизодом могут лечиться сразу в дневном стационаре.

— Можно выздороветь при шизофрении?

— Такой диагноз, как правило, не снимается, но он не мешает человеку жить. За всю жизнь у больного может случиться всего один психотический эпизод. Даже среди руководителей больших коллективов нередко встречаются шизофреники.

— А разве можно такому человеку стать руководителем?..

— Так ведь становятся. Раньше в психиатрических заведениях существовал так называемый учет. Каждый пациент, который хоть раз обращался в диспансерное заведение, начиная с 60-х годов, ставился на этот учет. При выезде за рубеж справка о психическом здоровье требовалась обязательно. У больных были большие проблемы с трудоустройством. Даже дворников, состоящих на учете, не брали на работу. Закон 1995 года ликвидировал учеты. Теперь есть только диспансерное наблюдение.

— А если в трудовом коллективе кто-то из сотрудников ведет себя неадекватно, на него можно пожаловаться?

— Можно. Обычно люди пишут заявление. Врач его изучает. И если он видит, что можно думать всерьез о психическом заболевании, он обращается в суд с просьбой позволить сделать освидетельствование. Если суд вынесет положительное решение на основании представленных документов, тогда неадекватного человека осмотрят специалисты.

— Какие еще виды медицинской помощи вы предлагаете внедрить?

— Есть группа пациентов, которым не помогает ни стационарное, ни амбулаторное лечение. Это больные с психопатоподобным поведением. Они выпадают из общего контингента больных. Если их помещают в больницу, через некоторое время их состояние улучшается, и их выписывают. Однако они игнорируют добровольные осмотры. И эффект, которого достигла больница, исчезает. В этом случае может помочь ассертивная бригада — выездная бригада настойчивого лечения. Они имеют возможность установить контакт с семьей. Кстати, семья иногда не понимает, что поведение больного обусловлено болезненными мотивами. Они порой считают, что у него такой характер. А когда бригада приезжает, она вовлекает всю семью в терапевтический процесс, всем становится понятно, как следует себя вести и что предпринимать, когда у больного случаются обострения. Таких специалистов можно вызывать «по мелочам». Иногда требуется, чтобы сестра просто сделала укол. Главный принцип такого лечения — не упустить время. Обычно это тот контингент больных, которые очень часто госпитализируются. По два раза в году… А при таком методе лечения госпитализации исчезают.

— Интересный метод.

— Есть еще. Он называется кейсменеджмент. Пациент на всю жизнь прикрепляется к одному врачу. Зная его подноготную, медик назначает больному наиболее эффективное лечение.

— А трудовая терапия как метод сохранилась?

— У нас раньше были так называемые лечебно-трудовые мастерские. А сейчас их нет, потому что они перестали получать заказы. Считалось, что это хорошая подготовка к трудоустройству. Но на самом деле больные застревали в этих мастерских на долгое время. Столь дешевой рабсилой дорожили, и поэтому не переводили на производство. А сейчас принято устраивать больных сразу в цех. Это более эффективная реабилитация. Главное, чтобы окружающие относились к таким работникам снисходительно и приветливо.

— С другой стороны, если эти люди жили в своем маленьком мирке и были довольны работой, зачем им крупное производство?

— Есть понятие «качество жизни». Дело все в том, что мы хотим вернуть человека в социальную среду. И это наша магистральная цель.

— А на существующих производствах на сегодняшний день подготовлены места для таких работников?

— А там не нужна особая подготовка. Это же не инвалиды зрения или опорно-двигательного аппарата.

— На каких же производствах им предпочтительнее трудиться?

— На всех.

— И такие люди могут быть даже конструкторами космических кораблей?

— Тем более! Вы разве не знаете, что среди, например, математиков большой процент людей с психическими нарушениями?

— Но ведь всех из лечебниц не вытащишь и на производство не отправишь. Наверняка есть хроники, которые вообще не покидают больничных стен.

— 20% больных отличаются феноменом больничного проживания. Они лежат годами безвыездно, поэтому утрачивают социальный потенциал. На Западе с таким контингентом поступают просто — снимают несколько квартир в обычном доме, поселяют пациентов и отправляют для наблюдения своих работников. Квартиры для независимого проживания есть и у нас — в Омске, Рязани, Тамбове, Питере. В сельской местности Омского региона много брошенных домов, выкупленных родственниками душевнобольных. Уже 16 человек переселены в деревни и даже трудоустроены. Понимаете, это единственный путь выздоровления!

— И сколько таких общежитий в России?

— На всю страну только 10. А на Западе их сотни. Однажды мы посетили германскую деревушку, заселенную душевнобольными. Там ряд финских домиков стоит, и в каждом домике по 2 человека живут. На территории есть кафе, и оттуда доносятся веселые песни. Сидят посетители, у каждого по кружке пива. Мы, конечно, порадовались за счастливую жизнь этих больных. Но с ними надо продолжать работать, чтобы не нарастала симптоматика. Даже на свободе наши пациенты должны быть под контролем.

Источник:Московский комсомолец