Бумажная иконка, или Почему я пишу о ветеранах войны

Тихо-тихо. Только перезимовавшая муха в окошке жужжится. Радуется капающему с сосулек солнцу. Мне лет восемь. Я дома одна. Достала мамину коробку с «сокровищами»: фотографиями с бабушкиных похорон; штопанной-перештопанной бумажной иконкой. Трогаю подушечками пальцев ветхую бумажку – как слепая. Глажу. Улыбаюсь. Та мягкая, шершавая. С неумелыми нитяными стежками, сделанными солдатской – дедовой – рукой.

У моего деда были знаковые имя и воинское звание – солдат Иван. Я мало что о нём знаю – некому было рассказывать. Но словно вижу: серый от усталости войны, худой сутулый человек что-то горячо шепчет над иконкой. Уговаривает большеглазую грустную женщину с младенчиком на руках: чтобы помогла ему вернуться домой.

И уговорил! Вернулся… Моя мама родилась в 46-м.

Только война его всё-таки догнала. Наденьке (моей маме) было три года, когда он скончался на больничной койке. Оставшаяся без помощи бабушка подняла в одиночку троих детей. Я помню её только по туманным, будто проступающим из небытия чёрно-белым фотографиям: она умерла от сердечного приступа.

В общем, все мои детские вопросы «про войну» так и остались без ответа. Так уж вышло, что рядом со мной не оказалось родных людей, которые могли бы рассказать, как же всё это было на самом деле. А мне их так не хватало! Бабушки, дедушки… И сейчас не хватает! Взрослая женщина, я до сих пор смотрю на чужих стариков тоскующими глазами восьмилетней девочки.

И всё время о них пишу: не дожидаясь годовщин. Хочу, чтобы остались живыми их голоса!

Только с каждой новой весной эти голоса всё тише. Солдаты и солдатки, герои и дети войны уходят от нас всё дальше. Любая встреча – как последняя. Редкая. Радостная.

Мои герои всегда смущаются: «Вы, наверное, торопитесь?» Привыкли, что их внуки, правнуки постоянно куда-то бегут, отмахиваясь от докучливых стариковских воспоминаний. А я устраиваюсь поудобнее, достаю блокнот, диктофон – и час, второй, третий, волнуясь, задаю свои нескончаемые детские вопросы.

Наговоришься до сладости: какая бывала в детстве после долгих слёз. А потом ещё ищешь документы войны: в интернете, книгах, сохранившихся рассказах очевидцев. Чтобы уточнить, обхватить всю «картинку».

Человеческая память, она такая: из неё ведь многое выметает жизнь.

Год назад я познакомилась с блокадницей, ленинградкой… Правда, 80-летняя жительница маленького кузбасского Прокопьевска Людмила Станиславовна Мысякина о самой блокаде помнила мало. Ей же не было и трёх лет!

Но свой детский ужас запомнила. И как выли сирены. И пустырь за детским домом, куда свозили тела умерших. Детдомовские дети ходили на них посмотреть. При виде мертвецов никто не испытывал страха. Кроме постоянного голода, не осталось никаких чувств. Они разучились бояться, плакать, улыбаться.

Ещё в памяти Людмилы Станиславовны остался несмолкающий стук колёс: поезд со спасёнными из блокадного Ленинграда сиротами прибыл на станцию Зенково – сегодняшний Прокопьевск – 3 октября 1942 года. На перроне было много людей, стояли запряжённые подводы, фыркали лошади. Почти никто из ребят не мог идти сам. Их выносили на носилках и укладывали на подводы, как дрова: голова – ноги, голова – ноги.

Каждый день им давали поровну поделенные куски хлеба, которые они не съедали, а прятали на большой печке, обогревавшей детдомовский барак. Там у каждого было своё собственное место, и никто не брал чужой хлеб. Старшие ребята ходили в поселковую школу и там их подкармливали хлебом с маслом или повидлом.

Местные жители тоже старались угостить наголодавшихся сирот – приносили им овощи со своих огородов. А самым главным человеком для маленьких ленинградцев стала тётя Мора – так они выговаривали имя Маруся. Мария Александровна Скученкова – она до сих пор живёт в Прокопьевске – работала ночной няней. Ей самой было всего 16 лет.

Как только наступал вечер, малыши ни на минуту не отходили от окна – ждали тётю Мору. А она всегда приносила в детдом парёнку – напарит дома в печке репы и всем поровну разделит. Это было фантастическое лакомство!

«Никогда не забуду наш первый Новый год в посёлке, – улыбается Людмила Станиславовна, – Тогда каждому подарили бумажный мешочек, а в нём лежала венская булочка и самодельные игрушки. У девочек – сшитые из тряпок куклы, у мальчиков – вырезанные из дерева машины. Это было огромное богатство. Несколько дней мы терпели, не ели булочки, а только их нюхали. Они так вкусно пахли!»

Но ярче всего в память врезался самый лучший день – 9 мая 45-го. Зенковцы смеялись, гуляли, пели. А вечером принесли ленинградским детям разносы с невиданными пельменями!

Уже в конце лета маленьких сирот вернули обратно в Ленинград и распределили по разным детским домам. На прощанье они посадили одиннадцать сосен в Зенковском парке. Удивительно, но все они прижились и выросли.

А в шестнадцать лет, выучившись в Ленинградском хореографическом училище имени Вагановой, Люда вернулась в шахтёрский городок. Девочка мечтала танцевать Золушку и

Одетту для людей, которые жалели её и подкармливали. Правда, вместо балетного станка ей пришлось встать за токарный. Потом она окончила физкультурный техникум и курсы лечебного массажа.

Людмилу Станиславовну Мысякину в Прокопьевске знают хорошо. Она помогает малышам с ДЦП. Радуется, когда у её подопечных начинают сгибаться и разгибаться пальчики. Берётся только за тяжёлые случаи, когда больше неоткуда ждать помощи.

Жительница Чебулинского района Анна Фёдоровна Конюшенко тоже помнит 9 мая 45-го. Будто это было только вчера!

Тогда на улицах обнимались даже незнакомые. И пятнадцатилетняя Аня обнималась. Было солнечно и тепло. Из чёрных тарелок на столбах лилась красивая музыка. Прохожие пели и плакали.

Она родилась в запорожском селе Чапаевка в Украине. Мать работала в совхозе, отец – на железной дороге. Когда началась война, семья его практически не видела: в Сибирь один за другим отправлялись эшелоны с эвакуируемым заводским оборудованием. А вскоре отец и брат Анечки были призваны на фронт.

Война пришла прямо к ним. Гремели взрывы. Ревела и визжала скотина. Деревня была в чёрном дыму. Горели хаты, горел хлеб. Жители Чапаевки начали голодать. В одиннадцать лет Аня весила всего 29 килограммов. Ребята ходили собирать гнилую картошку, горелое зерно. Однажды сверху зашёл немецкий самолёт – и начал расстреливать детей. Многих убил. А потом пришли немцы.

«Меня три раза расстреливали, – рассказывала Анна Фёдоровна Конюшенко, – Однажды мама послала за водой, а колодец наш находился на другом конце деревни. Я и не знала, что начался комендантский час, только слышу, как над головой что-то звенькает. Слава Богу, догадалась упасть и в кусты отползти, а на следующий день мама вырезала ножичком из брёвен колодца три пули».

После освобождения Запорожья Аня пошла учиться на фельдшера – там давали хлеб. Девочка ещё долго не могла наесться. Получая стипендию, вместе с подружками покупала вскладчину хлеб у пленных немцев.

А после выпуска девятнадцатилетнюю Аню направили в Сибирь. Она стала фельдшером в Сиблаге. С участка на участок ходила пешком – это десятки километров в течение одного дня.

«На зоне находились шесть тысяч осуждённых, здесь служили солдаты-срочники, а в посёлке жили ещё триста человек, и я лечила их всех, – вспоминала Анна Фёдоровна Конюшенко, – Как-то одна наркоманка требовала с меня теофедрин. Подошла вразвалочку, ощерилась: «Тебя щас резать или потом?» Я ей отвечаю: «Режь сейчас». Думала, смерть моя пришла, но та женщина меня отпустила».

Поселенцы на своего фельдшера не только нападали, но и приходили в ФАП выплакаться. А она старалась в каждом человеке разглядеть добро, выслушать его и пожалеть. По признанию Анны Фёдоровны, за день у неё столько отрицательной энергетики накапливалось, что готова была надломиться. Тогда она брала удочку и шла на Кию рыбачить.

Её трудовой стаж не прерывался с 1947 года. Сколько она родов за эти годы приняла! А три года назад ФАПы были упразднены. Только фельдшер не покинула свой «боевой пост», а стала уполномоченным домового хозяйства.

До недавнего времени она ежедневно ходила по здешним дворам. Кому-то давление померит, с кем-то поговорит, что-то посоветует, а в случае необходимости – вызовет скорую помощь. За свою работу 91-летняя Анна Фёдоровна Конюшенко получала тысячу в месяц.

Ещё один удивительный человек – сержант Великой Отечественной Василий Петрович Савченко – вроде бы и не совершил на фронте никаких подвигов… Он «просто» прошёл пешком через войну – в буквальном смысле!

И когда я думаю о нём – уже умершем, – словно вижу его искрящиеся смешинками глаза, снова слышу его голос…

«Родился я в советской Белоруссии в селе Бороньки. Потом родители перебрались в станицу Старолеушковскую Краснодарского края. Там тоже работали в колхозе. Было у меня три сестры. Когда началась война, я уже учился в девятом классе. Немец быстро наступал, взял Дон, и нас, всех мальчишек, отправили рыть траншеи. Мама плакала. Я ведь с детства болел очень. Всё время с ангиной. Как же такой слабенький сыночек – и вдруг в холодных мокрых траншеях? Боялась за меня, что не выдержу…»

Вася копал противотанковые рвы, пока ему не исполнилось восемнадцать. Потом мальчишку направили в стрелковую дивизию, оборонявшую Крым. Там он, оглушённый, попал в плен. Чуть не умер от тифа. Пережил концлагеря Польши, Германии: нечеловеческий голод, рабский труд. Бежал. Попал к нашим. И опять шёл пешком: из Берлина на родину!

Вот только домой его не пустили, а отправили в Кузбасс. Так и не привелось ему исполнить свою детскую мечту стать художником. Вместо кисточек парень взял в руки отбойный молоток. Его уважали, премировали, награждали. Вырастил с любимой женой дочку-радость Надежду. Родилась внучка Ира – отзывчивая, добрая девочка.

И до самого последнего дня сержант войны Василий Петрович Савченко помнил в мельчайших подробностях, как копал траншеи, воевал, умирал… Но не жалел себя, а всё время над собой подсмеивался!

Он с улыбкой рассказывал о вещах, которые страшно даже представить. Старенький. Больной. Глухой после взрыва на берегу Керченского залива. За несколько лет до смерти его парализовало.

Но он снова выкарабкался, как выкарабкивался из объятий смерти множество раз на той войне. Ходил, хотя и с палочкой. По утрам делал зарядку.

Ничто не смогло его сломить. Народ таких вот Савченко, Мысякиных, Конюшенко действительно невозможно было победить.

Только с каждым годом всё меньше тех, кто знает правду о войне. Страшную. Горькую. Выворачивающую наизнанку. И я тороплюсь!

Этой весной я познакомилась с Екатериной Ивановной Алисовой – в нынешнем январе ей исполнилось 90 лет. В однокомнатной квартирке – чистота и порядок. Везде ухоженные комнатные цветы. Сама как шустрая птичка-невеличка. К приходу гостей, по которым скучает, – всегда наводит блины.

Бог по-прежнему её хранит: твёрдый ум, ясная память. Смущаясь от внимания, к которому не привыкла, Екатерина Ивановна рассказывала о своём военном детстве, когда она, десятилетняя девчонка из алтайского колхоза «Герой труда», наравне со взрослыми копала большие поля на Водясовой гриве. И норма у неё была, как у взрослой: шесть гектаров.

От усталости Катя падала и засыпала прямо на поле. Чуть влажно, пряно пахло разворошенной землёй.

Наклонившаяся старшая сестра буцкала младшую сердитым кулачком: чтоб не спала. А вечером девочки носили за больную маму похоронки – и плакали вместе с солдатками.

Ещё Екатерина Ивановна помнит, как боронила верхом на быке Мишке, а он вреднючий был – страсть! Мог в овраг, колею какую зайти и ни ногой оттуда. А как его вытащишь, если в нём семьсот кило живого веса? Наплачешься с ним. Катя уж и хлебушком выманивала. Упрашивала по-всякому. Нет!

А колхозный наряд выполнишь – надо браться за домашнее. Картоху, семечки за околицей садили – всё девчонки! Маминых помощниц было три сестры – Тася, Тоня и младшая Катя. Перед войной родились ещё Саша и Галя, но они были совсем несмышлёныши.

Сосед показал, как литовку отбивать и как косить для коровы-кормилицы. Сёстры сами управлялись: ходили в лог – искали мягкую траву. Брали с собой мешок – набивали его пекой. Эта травка – как лапша. Гладкая. Сладкая. Мамка нарежет её с молоком – за уши не оттащишь.

Колхозники всё для фронта и победы отдавали: мясо, яйца, овощи, овечью шерсть. Остатки проедали и на базар несли в Мундыбаш. Туда ходу было два дня по тайге – и назад столько же. На лодке через Кондому сплавишься, в логовушку спустишься, а там уж деревня близёхонько.

Паспортов ни у кого не было, но всё равно молодёжь уходила из деревни, потому что работа была тяжёлая и не платили ничего. У мамы знакомая в Зенково была – вот Катя к ней и пошла. Та помогла устроиться на обогатительную фабрику.

В Катины обязанности входило чистить барабан, который забивало углём. Тот крутился, шумел, ревел – просто ужас! Однажды Катина напарница не успела увернуться, и ей оторвало руку. Оборудование не ремонтировали, за технику безопасности никто не отвечал.

Девушка выучилась на мотористку, освоила ещё несколько рабочих специальностей. Снимала угол – как многие в то время. Жила у хозяйки, за ситцевой занавесочкой. Туда же перевезла сначала младшего брата Сашу. Определила мальчишку в ФЗО на строителя. Хорошая специальность – прокормит! Потом взяла младшую сестру Галю. Последней к ней переехала мама.

Катя вышла замуж за шахтёра. Они получили квартиру, вместе построили дом, вырастили троих детей. Жили дружно. У Екатерины Николаевны и Семёна Фёдоровича Алисовых родились десять внуков и правнуков.

Перед смертью её Семён сильно задыхался – у него был силикоз лёгких. Шахтёрская болезнь. Драло кашлем – никак не мог весь добытый уголёк выкашлять. Очень переживал, что похоронить его Кате денег не хватит. Только когда отложили на похороны пятьдесят тысяч – успокоился. Обрадовался. Тихо умер. Дома. Рядом Катя была.

А сейчас она одна.

«Это надо по школам до учеников доводить. Чтобы помнили!» – говорят мои читатели. Дети и внуки моих героев благодарят: «Спасибо за маму!» (за отца, за деда). Не скрою, от такой оценки радостно на душе. Значит, всё правильно делаю.

А главному человеку, для кого я это делаю, в нынешнем году будет восемнадцать.

Она, моя дочка, свои первые трогательно-неуклюжие шажки сделала в конце октября 2003 года, и уже 9 мая 2004-го вся наша семья самостоятельно (ногами и ножками!) отправилась на городской Бульвар героев.

Я пишу, пишу… Чтобы вместе с поколением победителей не ушла наша общая память о той страшной войне и великой победе, за которую мой народ заплатил сполна.

И чтобы продолжали звучать навсегда живые голоса Василия Петровича, Людмилы Станиславовны, Анны Фёдоровны, Екатерины Ивановны… Чтобы моя дочка помнила!

И хранила бумажную иконку с большеглазой грустной женщиной, которую солдат Иван уговорил помочь ему вернуться с войны.

Инна Ким

NK-TV.COM