Не загадываешь. Не ждёшь. И вдруг! Увидишь родственную душу… Будто и не рука художника, а твоя неспешно водила по шершавым листам и холстам, населяя мир забавными человечками и зверушками. Весёлыми. Грустными. Задумчивыми. Лукавыми. Поэтому встреча с Владимиром Петровичем Мандриченко – вернее, с его работами, выставленными в нашем Новокузнецком художественном музее, – стала для меня всё равно что возвращением к самой себе. Во все те волшебные незабытые ощущения, где я, сероглазая мечтательная девочка, точно знала: всё, что мир, и в мире всё – живое! Что горы двигаются и дышат, а деревья и цветы улыбаются и тянутся обняться. Что животные, птицы, даже рыбы и насекомые умеют говорить. А на дне пруда затаилось неведомое существо – оно не опасное, нет, просто иное, древнее, очень-очень печальное. И таких притаившихся поблизости странных существ – видимо-невидимо!
Тогда, ежеминутно, меня опьянял восторг! Летела ли я по горной тропинке, не чуя ног, баюкая своё ликующее счастье…
Большие валуны были раскрашены лишайниками – волшебный каменный лес! Где-то пел водопад. Тропинка бежала к нему то мягко, то узко, кромкой обрыва, где корни и камни сплетались в единое целое и где гнездились острохвостые ласточки, – и скользко раскисала от внезапного летнего дождя. Весёлый звук воды становился всё сильнее, пока в барабанных перепонках не оставался только ласковый грохот, под которым чернело круглое водяное блюдце, манящее русалочьими холодом и глубиной.
А то полечу к реке… Она кажется молочно-голубой и будто дышит, туманясь алмазно-водяною взвесью. Говорливая быстрина несёт отражающиеся облака мимо изумрудно-сиреневых слоистых скал. Сосновые леса густой толстой шкурой покрывают складчатые горы, похожие на застывшие лесистые цунами и на спящих динозавров. Остановишься, поднимешь глаза, а там… Ой, мамочки! Разверзлись небеса, – и слышно, как ангелы поют!
… Он такой один, этот художник из Новосибирска, – и не только мне родной. Что уж удивляться? Владимиру Мандриченко посвящают стихи и фантастические рассказы.
Он родился 1 июня 1948 года в Москве. Раннее детство, волшебная Троицкая улица, рядом домик сказочника-Васнецова, 1950-е годы. Папа, военный прокурор, прошедший всю войну и встретивший в этом ужасе любовь – будущую Володину маму (воевать они закончат в Китае). Мама… Живые!
Из Москвы семья Мандриченко по делам отцовской службы переедет в Баку – четвёртый по населению в СССР, но какой-то очень домашний и уютный, где все друг друга знали. А из Баку четвероклассник Володя попадёт в Новосибирск, где станет старательным
учеником изостудии Дворца пионеров. Он начнёт свой путь в искусство плакатистом, станет рисовать театральные афиши. Художник-график, член Союза художников России и ассоциацию живописцев провинции Квебек (Владимир Петрович больше трёх лет жил в канадском Монреале) называет свои работы гравюрой по живописи. Они хранятся в Новосибирской картинной галерее, в дирекции выставок Московского выставочного фонда, в частных коллекциях и собраниях России, США, Канады, Англии, Франции, Японии.
… А теперь 36 его листов и холстов добрались до Новокузнецка!
Выставка в Новокузнецком художественном музее носит, в общем-то, незамысловатое название – «Посвящение Басё».
«Пойдём, Басё, – там ждут тебя цикады» – восклицает художник на одной из своих картин.
Да! И цикады, и золотые горы. Причудливые длинноногие цапли-мосты. Расслабленное лицо задремавшей реки. Безупречная парабола, прочерченная в облаках парящей птицей. Беспомощный оранжевокрылый птенец костерка. Улыбающийся танцующий человек в длинной монашьей одежде. Трепет и ликование твоего собственного неповторимого существования. Вся изначально присущая миру гармония, данная в дистиллированном, незамутнённом виде.
… Если вдруг не знаете, Мацуо Басё – один из самых значимых японских поэтов, знаменитый основоположник непостижимого и хрупкого искусства трёхстиший-хокку.
«Но где же в «Посвящении Басё», собственно, сам Басё?» – въяве слышится неожиданный язвительный вопрос.
И правда?
Всё смешалось на картинах Мандриченко – Восток и Запад. Евьи яблоки и злые учительские розги. Сотрясающая Моисеева страсть. Тихая наука иезуитов. Люди-демоны-вороны. Древние китайские сказки. Колеблемые золотым горячим ветром пустыни гор.
Шалтаи-болтаи, крылатые змеи, дикие лебеди, неводы, великаны, джоны ячменное зерно, лилипуты и гулливеры.
Летающие бородатые мужчины и играющие куколками-детьми миниатюрные женщины с печальными змеиными улыбками и палочками в высоких причёсках. Рыбы. Птицы. Нетерпеливо вырывающиеся собаки. Кресты на опущенных плечах. Деревянные лошадки на палках. Японские кимоно. Средневековые европейские лица.
Великие, изумляющие, забавляющие Брейгели и вообще голландцы, обожаемые Владимиром Петровичем: за откровение, за живой штрих и непрокрашенный, свободный «глазок» холста, продолжающую жить живопись – даже когда художник, собрав кисти и краски, уходит… И, да, конечно же, «Сны Рембранта»!
И сны Франсуа Рабле.
Зовущие в новые путь и вечность «Воспоминания Ван Гога».
Якутия… Или сны о Якутии? Может, сказки? Нежность и грусть. Параллельные миры и порталы в мечту. Реальное и никогда не бывшее.
… И Япония: только-только рождающаяся – жёлтая. Как сердцевина раскрывающегося навстречу солнцу цветка.
Голубая – как небо, вода, рассветная дымка гор.
… А всё это и есть Басё! Всё – хокку! Где великое, филигранное множество деталей, как бы находящихся «между строк». Где и красота природы, и единство с ней человека, и путешествия в прошлое и будущее, и спокойствие души, и гармония окружающего мира.
И вечное одиночество – а как же без него! И «Дождь идёт, очищающий дождь»…
Откуда вдруг такая лень? Едва меня сегодня добудились… Шумит весенний дождь.
И…
Какою свежестью веет От этой дыни в каплях росы, С налипшей влажной землёю!
И…
Как разлилась река! Цапля бредёт на коротких ножках
И…
Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине.
Всё здесь такое родное! Но удивительно: сам художник никогда не был въяве ни в Японии, ни в Китае (как и я). Он познакомился со средневековой японской и китайской поэзией ещё в школьной юности, по книгам, и до сих пор, в 73 года, считает её вершиной. Он почти цитирует трепетность японской и китайской графики. Он буквально иллюстрирует любимые хокку, которые для Владимира Петровича – отправная точка, откуда он мгновенно начинает путешествовать… И вспоминать! Ему достаточно прочесть про кузнечика или про лягушку – как перед глазами уже разворачивается дорога, и живой мир снова оказывается тесно населён.
Ох уж эта дорога! Художник столько о ней думает! А она нелегка. И хоть заросла обманчиво шелковистым разнотравьем – её камни колко впиваются в босые ноги, а сухие стебли режут кожу до крови.
Но в конце пути – говорит Владимир Мандриченко – нас кто-то, что-то обязательно ждёт. И эта встреча, а на самом деле – возвращение – будет чудом. Потому что сама дорога чудесна. Потому что она ведёт «Домой».
Да и «Посвящение Басё» – дорога. От первых до последних выставленных в художественном музее картин Владимир Петрович шёл больше 20 лет. А теперь долгий путь окончен – получается, в Новокузнецке. И внутри художника уже шевелятся, готовясь прорасти, новые работы. Но пока можно ходить по выставке, – и самой вспоминать. Мечтать. Жить ощущениями сероглазой девочки, для которой всё, что мир и в мире всё, – было чудом!
… Там, где нет ничего жёсткого, определённого, скучно-«взрослого», где возможно всё и где только вечное настоящее, которое ежеминутно меняется и живёт, Владимира Мандриченко ждут цикады, забавные человечки и зверушки, терпеливый слон и мудрый красный змей, а меня – дракон и синеглазый единорог!
Я помню белую дорогу: ноги диковинными шерстяными носочками облепляла горячая мелкая пыль. Шершаво дыбившаяся травка была коричневой от дремлющих ящериц. Я ловила руками их маленькие скользкие тела и плакала от одиночества.
Но больше всего мне полюбился унылый одинокий берег сливающегося с горизонтом серо-синего всклокоченного моря. Над облаками – я знала – летел невидимый снизу красный дракон. А на высокой зелёной дюне утопал в махровых кивающих розах вечно-вечернего сада близоруко щурившийся окошками домик. Будто прислушивался к шуму прибоя.
Иногда он стоял не у моря, а в горах, куда бежала уютная тропинка. Там меня всегда ждал кто-то родной. Над заснеженной крышей вился дымок, а в сугробе каталась счастливая собака-улыбака, и на держащих небесный свод тёмных плечах деревьев-атлантов нетерпеливо пританцовывали синички-невелички с эмалево-переливающимися пёрышками – вот-вот вспорхнут.
Бывало, я играла со сказочными существами, походившими на персонажей средневековых рукописей об обитателях неведомых земель. И хотя они наполовину, а то и полностью были вымышленными, в их завораживающую реальность я верила бесповоротно. В благодарность невиданные чудовища становились моими друзьями. Нередко пугающий вид скрывал невероятную нежность: таким было закованное в броню печальное чудище с торчащим изо лба бугристым рогом, зазубренным гребнем, морщинистой мягкой мордой, робкими синими глазами.
Обычно мы гуляли рядом – я легко касалась плечом уютного бронированного бока. Носорог – нежный гигант-единорог Северного Возрождения – грациозно ступал чешуйчатыми тумбами-лапищами по мокрому песку, и я ничуть не боялась, что он отдавит мне ногу. Нам здорово вместе молчалось! Каждый думал о своём. В маленьких носорожьих глазках пряталась несказанная грусть.
Инна Ким
NK-TV.COM
