Это он – молодой слесарь, самоучка – писал сокрушительные воззвания «Северного союза русских рабочих» о ниспровержении существующего политического и экономического строя государства, «как строя крайне несправедливого». Это он, буревестник революции, говорил о себе: «Моя семья – весь рабочий класс». Виктор Обнорский всегда держался с большим достоинством, всем интересовался, был вдумчив, наблюдателен и чрезвычайно осторожен, строго соблюдал правила конспирации. Многие революционеры о нём слышали, но мало кто знал его лично.
25-летний Обнорский был арестован в 1879 году – вырван из самого жара только-только закипающего рабочего движения. Сначала – полтора года Петропавловской крепости. Потом – сибирская каторга. Он слесарничал, занимался золотоискательством. А в это время в России «жарило» всё сильнее – возникновение марксистских организаций, появление Ленина и газеты «Искра», Кровавое воскресенье и поражение в русско-японской войне. Через 30 лет после ареста бывший каторжанин Обнорский прибыл на поселение в город Кузнецк, где шла обычная уездная, сонная, неторопливая жизнь.
Ему уже далеко за пятьдесят – по тем временам он практически старик. И выглядит как старик – среднего роста, коренастый, с окладистой белой бородой. Сперва он живёт на Базарной улице – нынешней Ленина. Открывает в своём доме маленькую слесарную мастерскую, где искусно нарезает ружья, разбирается в часовых механизмах, ремонтирует самовары и швейные машинки. В общем, становится уважаемым человеком.
Его чёрная шляпа всех удивляет – такие в Кузнецке никто не носил. Он обладает завидной физической силой. Взгляд больших серо-голубых глаз проницательный и прямой. А вот улыбается и смеётся Виктор Павлович очень редко.
Рассказывали, как он поверг в изумление старушку, взяв с неё три копейки за ремонт чайника вместо принятых тридцати-сорока копеек. Да ещё сказал: «Я взял за работу столько, сколько она стоит, а «на чай» – не беру». Такой чудак! А из деревни Муратовой, наслышанной о чудо-мастере, который и гармони чинит, и вывески пишет, пожаловал в Кузнецк мужичок – принёс кожу на сапоги. И Обнорский ему эти сапоги сшил – хотя очень смеялся.
Обнорский помогает семье нашего будущего легендарного комдива Виктора Ивановича Полосухина. Полосухины живут на улице Зелёной – очень бедно, еле сводят концы с концами. Когда отец большого семейства умирает от чахотки, его даже не на что похоронить. А Обнорский продаёт свои часы, чтобы добыть денег на похороны, и продолжает поддерживать вдову, оставшуюся с восемью детьми мал мала меньше на руках.
Старший брат комдива Полосухина Антон Иванович вспоминал: «Когда мне было 10-11 лет, я часто бывал у Обнорского, в его мастерской, любил смотреть, как он работает. Помню, где и как были расположены в его комнате верстак, книги, кухонная посуда. Помню разноцветные, синие и зелёные стёкла в окнах. Он посылал меня за покупками. Сдачу – копейку, две – оставлял мне, знал, что отдам матери. Это тоже была помощь нашему семейству. Никогда не забуду этого обаятельного, доброго человека».
Однажды Обнорский подарил товарищу-часовщику, слесарю и фотографу Кириллу Афанасьевичу Кобелеву свой маленький, но очень ладный станочек вот с таким напутствием: «Обратится с починкой ружья бедный промышленник-шорец – отремонтируйте основательно, просмотрите все мелочи до винтов. Помните: ружьём он кормит семью, и эта семья будет голодать, если по недосмотру или невниманию мастера ружьё будет плохо бить».
Как-то ссыльный революционер услышал, как соседская девочка распевает «Во поле берёзонька стояла». Он подозвал девочку к себе. Сказал, что знает куда более красивую песню, и научил петь «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Этой же песне научил Обнорский маленького Антона Полосухина, но строго наказал: «Не пой где попало!».
В тишайшем Кузнецке Обнорский пытался организовать уездное кооперативное общество кустарей-ремесленников – чтобы противостоять местным эксплуататорам-купцам. Он выписывал газеты и очень нервничал, когда они запаздывали.
А по поводу Первой мировой говорил близким людям непостижимые вещи: «Воевать-то надо, только не с немцами, а с русским самодержавием. Представьте, что получилось бы, если миллионы солдат обратили бы штыки против царя – какая бы это была огромная, небывалая победа рабочего класса! Идите, возьмите винтовки и вернитесь к рабочим. День расплаты с царизмом близок».
Когда до уездного Томска дошли слухи о падении царизма, ссыльный революционер забросил свой слесарный инструмент, снял привычную рубаху-толстовку и надел пиджак – как бы вновь стал самим собой. Он тогда часто бывал на общих собраниях горожан в Народном доме – выступал с пламенными речами. И призывал именно к установлению власти пролетариата. Как «политического» и активного общественника Обнорского избирают в местную выборную городскую управу, где он становится членом управления и казначеем.
Его немногочисленные, но крепче крепкого кузнецкие друзья удивляются: «С Обнорским сделалось что-то невероятное. Этот старый, некогда закалённый в борьбе революционер, который так много выстрадал и так стойко переносил все жизненные невзгоды, узнав, что рабочий класс взял власть в свои руки, плакал от радости. Хмурость его исчезла. Он постоянно бывал на митингах и собраниях, часто председательствовал и выступал с речами. Во время первого Совдепа он был неутомимым. Тяжело больной, он весь отдавался общественным делам города и любил повторять: «И мы не праздно в мире жили!».
А потом началась гражданская война – и Виктор Павлович сразу осунулся, словно что-то в нём оборвалось. Он твердил: «Много крови прольётся». Фельдшер-друг Роман Маркович Борисенко, который лечил Обнорского, давно и тщетно склонял его к операции. Тянуть дольше было нельзя. В январе 1919 года на частной подводе друзья отправили его в Томск, где буревестник революции, «залетевший» в Кузнецк на десять лет и помогавший многим людям, скончался в больнице от болезни.
… В Кузнецком районе Новокузнецка, на пересечении центральной Ленина и боковой Обнорского, в утопающем в листопадных ворохах сквере Борцов Революции, 55 лет назад был открыт скромный памятник Виктора Павловича Обнорского. Сам «человек-улица» жил неподалëку от этого места – в десятилетней ссылке в нашем городе, тогда, в начале XX столетия, называвшемся Кузнецком.
Инна Ким
