Шёпот, шорох, шум, шуршание, шелест: «Из дома вышел человек с дубинкой и мешком и в дальний путь, и в дальний путь отправился пешком»… Возня, возмущение, визг, восторг: «Он шёл всё прямо и вперёд и всё вперёд глядел. Не спал, не пил, не пил, не спал, не спал, не пил, не ел»… Сплетня, сюр, сор, ссора, склока, сутолока: «И вот однажды на заре вошёл он в тёмный лес»… Крушение, крик, какофония, корчи: «И с той поры, и с той поры, и с той поры исчез»… Грохот торопящихся слов, испуганные звёзды прожекторов, подсвеченный дым новорожденной вселенной – так начинается спектакль-посвящение «Из дома вышел человек». Его премьера состоялась в любимой многими театральной мастерской «ПодWall», которой руководят молодые талантливые артисты Новокузнецкого драматического театра Юлия и Даниил Нагайцевы и где играют предельно искренние актёры-новокузнечане.
… А если вы спросите, кому же этот спектакль посвящён – вы мой личный враг. Говорят, он одним своим видом завораживал детей, которые бегали за ним буквально толпами, а бывало (ох уж эти дети!), кидались в него камнями. О! Знаменитому детскому писателю совсем не нравились дети, но он писал для них такие стихи, от которых вся покрываешься мурашками восхищения.
Ну, вспомнили?! Конечно, это он! Потому что не узнать гениального, сумасшедшего, прекрасного Даниила Хармса хоть даже и с первых строк просто невозможно – второго такого не было и нет!
Хотя… На «ПодWall»ьную сцену один за другим выходят 25 мужчин и женщин в до боли узнаваемом образе. Кепи, трубка, нелепые бриджи – то ли обожаемый юным Даней Ювачёвым Шерлок Холмс, то ли сам Даниил Хармс. Да нет, 25 Даниилов Хармсов! И каждый выносит и ставит на пол потёртую далёкими дорогами пару обуви.
Ах, да! Человек ведь вышел из дома. А пока он бродит по лесу новорожденной вселенной и зажигает первые звёзды нашей галактики Млечный путь, можно, например, сесть напротив друг друга или обняться, или умыться и сделать зарядку. А главное – пересказать пару-тройку, а лучше несколько десятков потрясающих хармсовских историй.
… Про удивительный случай, когда все вдруг позабыли, что идёт раньше – 7 или 8. Про одного человека небольшого роста и «волщебницу». Про одного рыжего человека, у которого не было глаз и ушей, да и волос у него тоже не было, так что рыжим его называли условно, а также у него не было рта и носа, рук и ног, живота и спины, хребта и внутренностей. Про миллион мальчиков и девочек, марширующих по площадям бесконечными отрядами. Про Семёна Семёновича, который, надев очки, смотрит на сосну и видит, что на сосне сидит мужик и показывает ему кулак. Про белую овцу, которая гуляла, маша рукой в траве.
Про могучий воздух и хохлатую реку. Про птицу льва из зоологического сада, который летает и чирикает: «Тирли-тирли, тють-тють-тють». Про небо, которое то плачет, то смеётся, то веселится, то грустит – и так снова, снова, снова! Про землю, которая тянется во все стороны, и направо, и налево, и вперёд, и назад, так что непонятно, а она вообще где-нибудь кончается?
Про солнце. Про влюблённость. Про засыпание. Про кричащего ежа. Про убийство при помощи купленного в магазине огурца. Про кошкину больную лапу, которую можно вылечить, только купив воздушные шарики. Про падающих из окна любопытных старушек. Про мир, в котором все части похожи друг на друга, а человек – просто одна из таких частей.
И, конечно, про старуху!
Старуха, где твой чёрный волос,
Твой гибкий стан и лёгкий шаг?
Куда пропал твой звонкий голос,
Кольцо с мечом и твой кушак?
Теперь тебе весь мир несносен,
Противен ход годов и дней.
Беги, старуха, в рощу сосен
И в землю лбом ложись и тлей.
В премьере-посвящении Хармсу – как и во всех нагайцевских постановках – просто шикарная пластика. Она по-своему красноречивее слов и творит собственный сюжет. Так что наблюдать за всеми артистами-хармсами – и вслушиваться в нашептываемые и выкрикиваемыми музыкой нюансы этого сюжета – отдельное удовольствие.
В музыкальном оформлении спектакля вообще столько нежности и столько тоски! Словом, совсем по-хармсовски: «стройность и тот грустный тон, каким говорит человек о непонятном ему предназначении человека в мире».
Сценография постановки минималистична (опять же как всегда в «ПодWall»е): свет и тьма, ощущаемые как разномоментные состояния космоса, происходящего внутри и вовне человека, зеркалящие костюмы хармсов, щемящая музыка… Да незамысловатые конструкции в руках артистов – подсвеченные лампами-трубками скамейки! Именно они превращаются то в трибуны, то в коммуналку, то в зоопарк, то в баню, то в тюрьму, то в психиатрическую больницу, то в загоны для скота, то в нары, то в гробы и даже в некую футуристическую вавилонскую башню (или космический корабль?).
И всё это собирают, разбирают и снова собирают герои-хармсы – ну как дети конструктор! Щёлкает, переключаясь, свет в диодных трубках. Появляется решётка. Ищущие руки тянутся сквозь прутья. Закрываются усталые глаза. Хармс раздвоился – ближе к зрителям он в тёмных бриджах со светлыми ногами, а тень за его спиной наоборот в светлых бриджах с тёмными ногами. А потом и раздвадцатипятирился – 25 хармсов выглядывают из жуткой клетки, 50-ю глазами неотрывно всматриваясь в тебя.
Скованные одной кафкианской цепью, они строят стену – выше неба, больше земли. Опускают головы. Поднимают руки, выворачивая их знакомой пыткой. Танцуют. Смеются. Курят. Ложатся на пол лицами вниз. Ходят по кругу. Надевают безглазые маски, не дающие сделать судорожный вздох. Усаживаются кружком. Выстраиваются хороводом вокруг… алтаря? Корабля? Башни? Ёлки?
И вдруг! Несут одного, переворачивают его вверх ногами, как бунтовщика… И распинают!
Новый спектакль «ПодWall»а – это, конечно же, старый добрый «док», к слову, придуманный вовсе не современным театром, а в тех же 1920-х годах, когда в молодом искусстве всё кипело так, что выбивало и дно, и крышки. Когда было весело от желания «выбросить Толстого, Достоевского, Пушкина с парохода современности». Когда казалось, нащупай рычаг – и перевернёшь весь мир. Когда целой вселенной было мало. Когда творили Владимир Маяковский, Андрей Платонов, Велимир Хлебников, Всеволод Мейерхольд, Даниил Хармс.
В постановке звучит живой хармсовский голос. Он то насмешливый – в кусочках автобиографии. То нежный – в отрывках писем «дорогому Алексею Ивановичу», «дорогой Наташе», «дорогому папе». И вдруг этот бесстыдный, почти безжалостный в своей откровенной наготе голос захлёбывается, а потом становится послушным, даже покорным (хотя всё равно чуточку ёрническим).
О! Сначала он ещё веселится, кричит и улюлюкает: «Я не согласен с политикой советской власти в области литературы!». Но под конец превращается в безжизненную, глухую, тоскливо-механическую тень самого себя: «Я являлся идеологом антисоветской группы литераторов… Я творил антисоветское дело… Общественно-политические темы сознательно подменены мною естествоведческими… Наша заумь является контрреволюционной… Наши книжки отрывали от реальной действительности…
Деятельность нашей группы наносила вред…».
А потом грустно спрашивает: «Скажите, как мне пройти на небо?».
И сам усмехается: «Жизнь победила смерть… Только где винительный падеж, а где именительный?».
… И вот ничего нет – одна темнота. В которой нет ничего (ах, да! Я это уже говорила). Нет ни глубины, ни движения, ни даже ожидания. А главное – нет тоскливой и нежной нити жизни, вытягиваемой из тёплого клубка уютного времени.
Только шёпот, шорох, шум, шуршание, шелест: «Я родился в камыше. Как мышь. Моя мать меня родила и положила в воду. И я поплыл. Какая-то рыба с четырьмя усами на носу кружилась около меня. Я заплакал. И рыба заплакала. Вдруг мы увидели, что плывёт по воде каша. Мы съели эту кашу и начали смеяться…».
И всё начинается сначала!
Одинокий Дух, насмешливая птица лев, человек, который вышел из дома, вольно и сладостно носится над бескрайними туманными водами, над безвидной и пустой землёй, над бездной и тьмой…. И говорит Он: да будет свет. И становится свет.
Весёлая возня, возмущение, визг, восторг. Сплетня, сюр, сор, ссора, склока, сутолока. Крушение, крик, какофония, корчи. Грохот торопящихся слов, испуганные звёзды прожекторов, подсвеченный дым новорожденной вселенной.
Из бело-лилового ничего летит, собираясь и сжимаясь, материя. Появляется время. Возникает пространство. Кварки и глюоны перемешиваются в густом первичном бульоне (кипящем триллионноградусным жаром). Через сотни тысяч лет становится достаточно прохладно для рождения первых атомов. Ещё миллионы лет вселенная заполнена только клубящимися облаками водорода, гелия и тёмного реликтового излучения. Те всё гуще и плотнее; наконец они скручиваются в плазменные шары, которые превращаются в первые звёзды.
Проходит миллиард лет. Новые (маленькие) галактики сливаются в галактики побольше – и их центры проваливаются чёрными дырами. Ещё несколько миллиардов лет переливающиеся межзвёздные облака медленно превращаются в галактические скопления; длинно тянущиеся нити газа и пыли сплетаются в фантастическую космическую сеть; от гигантского молекулярного облака отделяется незначительная часть – и становится Солнцем. Вокруг него вращается протопланетный диск, из которого рождаются планеты, спутники, астероиды.
Наконец, в третьем от Солнца мире около четырёх миллиардов лет назад появляются живые клетки-микробы… А потом человек выходит из дома и пытается понять непонятное ему предназначение человека в мире. Он приводит мироздание в порядок и придумывает искусства.
… Потому что «помимо жизни и искусства человеку ничего не нужно»!
Классный получился спектакль. С первобытными ужасами и страшилками как у костров древности. С созданием вселенной. С размышлениями о мире и искусстве. С собственным страстотерпием и евангелием. С чистилищем и адом. С чудовищами Босха, хитроумностями Данте, таинственным мраком Эдгара По… А главное – с человеком, человеком, человеком, человеком, человеком, человеком!
А самое классное, что всё от первого до последнего Слова в «ПодWall»ьной постановке произносит не кто иной, как насмешливый гениальный поэт, птица лев, распятый христос, умерший в ленинградской тюремной психиатрической больнице тоскливой зимой 1942-го. Я думаю, Даниилу Хармсу этот спектакль тоже понравился бы.
Что-то подобное ставили и играли артисты «из народа» в тех самых кипящих и мечтающих всё изменить 1920-х годах. А сценой тогда становилось абсолютно любое место – площадь, улица, да хоть подвал, да хоть шестая часть Земли!
Не удивительно, что небольшой «ПодWall»ьный зал был битком набит разновозрастными зрителями, и – пока около двух часов шёл «вышедший из дома человек», – они мужественно терпели духоту и жёсткие скамейки. А потом 25 хармсов подошли к краю сцены, сняли кепи и ботинки, положили на пол трубки… и стали сами собой!
Так завершился пятый сезон в любимой многими новокузнечанами театральной мастерской «ПодWall», которой руководят Юлия и Даниил Нагайцевы и где играют очень искренние, талантливые, «человеческие» актёры-новокузнечане.
Инна Ким
Фото Нины Васильевой
NK-TV.COM
