30 лет назад у нас в Новокузнецке появилась своя «стена плача». Летом 1990 года в научно-техническом музее имени Бардина была торжественно открыта Стена памяти с именами и фотографиями посмертно реабилитированных работников КМК. Среди расстрелянных оказалось немало тогдашних знаменитостей, вначале обласканных властью и даже получивших за Кузнецкстрой высокие награды: Хитаров, Франкфурт. Всего было репрессировано около двух тысяч металлургов – их приговорили к расстрелу или лагерям, из которых большинство просто не вернулись. Где они похоронены – неизвестно до сих пор.  

Георгию Щербакову было девять лет, когда его отца арестовали. Через три дня несколько женщин отправились в город, чтобы узнать о судьбе мужей, но их прогнали прочь,да ещё и пригрозили, что тоже арестуют. 

«Брата уволили с работы и на все его просьбы о восстановлении требовали, чтобы он отрёкся от отца, – вспоминал Георгий Петрович, – Брат сказал, что отрекается. Надо было прокормить нас, и я его не осуждаю. Всю жизнь моя мама тянулась изо всех сил, чтобы вырастить и прокормить троих детей. А в конце 1994 года на свой запрос об истинной причине смерти моего отца и точной дате его гибели я получил казенную отписку: «Осуждён 10.09.37 г. тройкой УНКВД. Реабилитирован 13.12.57 г. Дело прекращено». 

10 октября 1937 года был расстрелян электрик КМК Бородовский П.К. Вместе с ним по делу проходили ещё 41 человек, обвинённые в контрреволюционной деятельности. 25 декабря 1937 года расстрелян Бобыкин И.П., учётчик КМК. Его и ещё 12 человек обвинили в участии в повстанческой контрреволюционной организации. 29 декабря 1937 года вместе с мастером столярного цеха КМК Зудиловым Ф.Е. расстреляли 20 человек. 

«Когда отца арестовали, он говорил нам, что скоро вернётся, что это недоразумение, – вспоминала дочь Фёдора Ефимовича Зудилова, – мама стала ездить в Старокузнецкую тюрьму с передачами. Трамваи ходили плохо, а потому она выходила с ДОЗа затемно и шла пешком. Народу около тюрьмы собиралось много и приходилось стоять целый день в ожидании своей очереди. Однажды пришло письмо от отца без обратного адреса. Он писал, что его обвиняют в том, о чём и говорить страшно. В камере так много людей, что нечем дышать. Все стоят, а ложатся по очереди». 

После этого дня передач больше не принимали. В НКВД жене Фёдора Ефимовича сказали, что он осуждён на десять лет по статье 58. Вскоре из домоуправления начали присылать записки с требованием освободить жилплощадь за 24 часа. На семью «врага народа» стали кляузничать соседи. И только одна семья Фенстеров помогали Зудиловым. Украдкой от окружающих они прятали в укромных местах то уголь, то дрова и тихонько говорили, где их взять. 

Жене Фёдора Зудилова не выдавали зарплату мужа, его бывшие начальники кричали на неё, оскорбляли. Жить было не на что. Устроиться на работу можно было только уборщицей, да и то с трудом. Доведённая до отчаяния женщина написала письмо в НКВД: «Либо посадите, либо дайте спокойно растить детей». Долгое время дочки скрывали правду об отце, а когда умер Сталин, они плакали о нём, как и все в школе. 

«Милая моя Понурка и Шура, вы всё равно как маленькие дети. Вас все надо учить. Посылку, которая была послана 13.IV и деньги 10.IV я не получил. Можете потребовать только вы, но не я. У меня нет никаких документов и оснований для требований. Ты спрашиваешь, продавать ли велосипед. Правда, очень жалко, ну раз так тяжело, то продавай. Прошу прислать мне хотя бы старые штанишки из тех, которые на работу носил, ибо попал в такой лагерь, где обмундирование не дают, и я сильно оборвался. Пока до свидания. Целую всех по миллион раз. Ваш папа Поддубный». 

Это строчки из последнего письма Михаила Николаевича Поддубного, которое дошло до его семьи. Он родился в 1902 году в селе Отрубки Минской губернии, в десять лет остался сиротой. После Октябрьской революции вступил в Красную армию, был в деникинском плену. Героя Гражданской войны направили на Кузнецкстрой, он работал на КМК в коксовом цехе, был парторгом. Арестован в 1938 году, умер в исправительно-трудовом лагере в Горьковской области. 

Накануне 1938 года – чуть ли не в новогоднюю ночь – из 8-квартирного дома на Верхней Колонии, где жили спецпереселенцы, увели из семей семь отцов. Никто из них не вернулся. 

«Жертвы политических репрессий, согнанные в Кузбасс насильно, стали первостроителями шахт и Кузнецкого металлургического комбината, по-стахановски трудились во время Великой Отечественной войны, – рассказывает Людмила Ивановна Фойгт, автор книги «Сталинск в годы репрессий», вышедшей в Новокузнецке в начале 90-х, – Они потеряли свой дом и всё, что имели, но совершенно искренне работали на благо родной страны. А жили в нечеловеческих условиях. Моя знакомая, бывший медработник, лечила спецпереселенцев в 30-е и 40-е годы. Приезжает, а в землянке на грязных тряпках лежит женщина с больным ребёнком. На это было больно смотреть».

А последними репрессированными в нашем городе стали фигуранты громкого «дела КМК», ещё называемого «еврейским делом». Тогда руководителей комбината обвинили в составлении заведомо ложных и фиктивных документов по отчётности и производственной работе. Приговор в отношении Минца, Аршавского, Зельцера и целого ряда руководящих работников был вынесен 18 сентября 52-го.

Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Дехтяря, Минца, Либермана и заместителя начальника производственного отдела Лещинера к расстрелу. Аршавского, Зельцера, начальника сортопрокатного цеха Эпштейна – к 25 годам лагерей. А подсудимого Раппопорта, который ещё в 1947 году организовал в своей квартире нелегальную синагогу, – к десяти годам. 

А ведь всё начиналось довольно мирно – во время Великой Отечественной еврейские семьи из оккупированных немцами западных областей Украины, Белоруссии, Прибалтики, а также беженцы из Польши укрылись в далёком от войны Сталинске. Правда, после победы советского народа над фашизмом они стали возвращаться по своим родинам – всех поляков репатриировали, большинство украинских, белорусских, прибалтийских евреев реэвакуировали. 

Но были и те, кто остался на новой родине, а некоторые даже дослужились до руководящих должностей на градообразующем Кузнецком металлургическом комбинате. Обжившиеся в Сталинске евреи даже организовали неофициальную синагогу – она располагалась в частной квартире. 

К слову, городские партийные власти не видели в этом какого-то криминала, так что несколько десятков сталинских евреев в течение пяти лет спокойно там собирались. И даже в 48-м направили от имени своей общины делегацию в Москву, чтобы приветствовать прибывшего в советскую столицу первого израильского посланника Голду Меир. 

Только в самом конце 40-х Москва начала квалифицировать любую неформальную еврейскую активность как потенциальное политическое преступление. И партийному руководству Сталинска тоже пришлось «подсуетиться». Нелегальную синагогу оно наконец-то «заметило», а в 49-м Молотовский райисполком предписал её закрыть. 

Одновременно с этими обком предпринял собственное разбирательство. И выяснилось, что работавшие на КМК и состоявшие в партии руководители-евреи через жён и родных передавали денежные пожертвования неофициально действовавшей сталинской синагоге. 

Но всё ещё бы могло быть спущенным на тормозах – городскому и областному начальству не хотелось «выносить сор из избы» (а Минца и его коллег – из руководителей КМК). Первый секретарь обкома Колышев просто порекомендовал продолжить начатое расследование. А руководство сталинского горкома даже из партии «провинившихся» не стало исключать, сделав это уже позже и то после нажима «сверху». 

И вот товарищ Колышев собрал бюро обкома, на котором утвердил постановление «О недостатках и ошибках в подборе и расстановке руководящих кадров на Кузнецком металлургическом комбинате». Даже легендарному директору комбината Белану тогда «попало» – ему был объявлен строгий выговор «за притупление политической бдительности». А еврея Минца, белановского заместителяпо коммерции, вообще уволили. 

До конца 50-го вслед за ним лишились должностей и работы более 30 руководящих работников, имевших связь с нелегальной сталинской синагогой. Минц, Либерман, Аршавский, Зельцер, Дехтярь, Эпштейн, Лещинер, а также хозяин квартиры Раппопорт были арестованы и этапированы в Москву в распоряжение следственной части по особо важным делам МГБ СССР. 

В то же время секретарь всесоюзного ЦК – через корреспондента «Правды» в Кузбассе – получил письмо от «неравнодушных» работников КМК, которые жаловались на начальство и требовали проведения решительной чистки руководящих кадров на комбинате. В итоге чересчур либерального первого секретаря обкома отправили в отставку. Ну а 18 сентября 1952 года военная коллегия Верховного суда вынесла свой приговор. 

Кстати, «раскрытое» в нашем городе «дело КМК» было одной из самых последних чисток сталинской эпохи, которой суждено было закончиться меньше чем через полгода. Самым последним в стране было «дело врачей», которое прекратилось сразу после смерти Сталина в марте 53-го, а уже в апреле появилось знаменитое сообщение МВД СССР: «в результате проверки выяснилось, что врачи были арестованы неправильно, без каких-либо законных оснований».

Инга Видалова

NK-TV.COM

Еще
Еще В Новокузнецке

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Смотрите так же

От угольной пыли задыхается большой микрорайон Киселёвска

Прокуратура в судебном порядке требует обеспечить соблюдение требований санитарно-эпидемио…